12 
— Дороти, идиотка, — сказал Дэйли, — как долго вы собираетесь говорить мне «нет»?
— Позвольте мне сейчас же уйти...
— Все в свое время.
— Миссис Дэйли...
— Сегодня ее нет в театре.
— Вы настоящий дьявол.
— Я не отрицаю этого.
Он смеялся над ее попытками высвободиться из его объятий. Она кричала, визжала, но он смеялся.
— Никто не услышит.
— Я... Я убью вас...
— Можете попробовать. Большинство таких хочет задушить меня в своих объятиях.
— Я никогда, никогда не сделаю этого.
— Со временем и вы захотите. Продолжайте в том же духе. Удар... Визг... Мне это нравится. Что-то новенькое... и все это... бессмысленно.
Она сопротивлялась до полного изнеможения, но он был сильнее. Сознавая, что ее надеждам не суждено сбыться, плача от ярости и стыда, она вынуждена была подчиниться насилию...
Дома она тихо прошмыгнула в свою спальню. Слава Богу, она не посвящала Эстер и Грейс в свои дела, иначе как бы ей удалось сохранить свою ужасную тайну? Одежда на ней была разорвана, тело болело, и она чувствовала себя бесконечно униженной.
Она должна была предвидеть это заранее. Быть такой осторожной в самом начале, принять все меры предосторожности, а потом так непростительно позволить себе расслабиться в мнимой безопасности! Она никогда этого не забудет. Теперь ей суждено до конца дней помнить каждое из этих отвратительных мгновений. И этот победный смех! Все это время он знал, что добьется своего.
Что ей оставалось делать? Первым движением ее было собрать вещи и уехать. Как объяснить причину матери? Она представила себе ужас Грейс. Больше всего она боялась, что с ее дочерьми произойдет подобное несчастье, но даже ей не приходила в голову мысль об изнасиловании.
Я ненавижу его, думала она, он дьявол. Она хотела бы перестать думать об этом: темный чердак, битва, которую добродетель и порядочность ведут против грубой силы, и оказываются побежденными. Был ли у нее хоть один шанс? Она продолжала думать о нем, вспоминать, ненавидеть его, и... было что-то еще... она не допускала мысли об этом, ведь она не была одной из тех глупышек, готовых бежать к нему по первому зову.
— Я ненавижу его, — сказала она вслух.
Что ей теперь делать? Она стянула платье и завернулась в халат. Она может сейчас войти в мамину комнату и сказать: «Утром мы уезжаем. Я больше не переступлю порога театра Дэйли». Она думала о ролях, которые он ей дал, о возможности играть вместе с Кемблом. И все это бросить? Во имя чего? Начинать с нуля в Англии? Где? И кто ждет ее там? Ей нужно время. Время, чтобы обдумать правильную линию поведения. Я не могу решать только за себя, напомнила она себе.
Она встретила его на следующий день и отвернулась с презрением.
— Не падайте духом, моя дорогая, — сказал он, — очень, очень скоро я снова устрою вам маленькое приключение.
— Вы отвратительны, — крикнула она.
— Я знаю.
— Я хотела бы никогда не встречаться с вами.
— Моя дорогая Дороти ненавидит меня так страстно, что это уже почти любовь, — ответил он.
Она отвернулась, с трудом подавив сильное желание разрыдаться.
Дороти тщательно следила за тем, чтобы не оказаться с ним наедине, но постоянно о нем думала. Так и должно быть, сказала она себе, ей всегда надо быть готовой дать ему отпор. Один или два раза, случайно застав ее одну, он пригласил ее снова на чердак.
— Никогда, — ответила она, — я собираюсь рассказать миссис Дэйли о том, что произошло.
— Она поверит, что вы этого очень добивались. Конечно, раз вам удалось заманить меня туда. Как и все женщины в театре, включая и мисс Фрэнсис, она весьма высокого мнения обо мне, как о любовнике.
Дороти отвернулась. Рассказать миссис Дэйли о том, что произошло, значило наверняка быть уволенной.
Втайне он забавлялся тем, что она никому не рассказала о случившемся. Это придавало ему уверенность в том, что можно двигаться дальше. Он перестал преследовать ее. Он сказал ей, что сожалеет о том, что произошло, о своем поведении и надеется, что это не разрушит их дружбу.
— То, что никогда не существовало, не может быть разрушено, — ответила она.
С этого дня она перестала получать лучшие роли. Она не была столь знаменита, чтобы требовать их, она была целиком в его власти; поскольку она не выступала в главных ролях, ее жалование было уменьшено до двух гиней, и было сказано, что ее роли не стоят и этого.
12 
