39 
– Ты быстро утешишься, если мы расстанемся, – отрезал Джанферро. – Найдешь себе другого мужчину.
– Никто не сравнится с тобой. Ты сам мне это сказал в тот день, когда делал предложение.
Джанферро задумался. «Неужели даже в такой день я прибегнул к этой надменной браваде? – спрашивал он себя. – Я хотел заполучить ее любой ценой и не оставил бедняжке выбора. А потом привез ее сюда, молодую и неопытную девочку, и велел, именно велел, немедленно родить мне ребенка. Но ведь это тирания!»
Лицо его исказилось от боли. Впервые он ясно представил, куда могли завести его гордость и высокомерие. Еще немного, и он остался бы один, потерял бы свою любимую, которая стала нужна ему как воздух. В отсутствие Миллисенты жизнь казалась однообразной и бесцветной.
– О, Милли! – воскликнул Джанферро надломленным голосом.
Она подняла голову, в ее глазах стояли слезы.
– Если ты действительно хочешь расстаться, просто скажи, и я подчинюсь твоей воле. Что бы ни случилось, я всегда буду любить тебя.
Словно плотина прорвалась в душе Джанферро, наполнив сердце острой и в то же время сладкой болью. Он заключил Милли в объятия и взглянул ей в лицо, не зная, с чего начать. Как объяснить, что сожалеешь об ошибке, если никогда в жизни не говорил подобных слов?
– Это я должен молить о прощении, – произнес он наконец. – Я жил с устаревшими представлениями и отказывался признавать равноправие в браке. Думал, что заставлю тебя подчиниться моей воле просто по праву собственника, и забывал, что ты мой партнер, моя жена, дорогая Милли.
– О, Джанферро!
– Я был настоящим тираном!
– Ну, не всегда.
Король улыбнулся.
– Время от времени?
– О, да. Однако у меня тоже есть недостатки, и ошибок было немало. Что же нам теперь делать?
– Мы начнем все сначала. С этого дня будем двигаться только вперед. Ведь другого выхода нет, милая?
Милли показалось, что сердце готово выпрыгнуть из груди от радости. Страшные картины того, что могло произойти, постепенно улетучивались. Она пообещала сама себе, что никогда больше не будет скрывать от любимого свои проблемы и сомнения. С этого дня отношения с Джанферро будут прозрачными, как роса. Остается только прояснить главный вопрос.
– Ты хочешь сказать, что наш брак остается в силе? – робко спросила Миллисента.
Вместо ответа король рассмеялся. Его взгляд был полон любви и нежности.
– Разумеется, дорогая. Как же иначе?
– Тогда поцелуй меня.
– Вот так?
– Еще сильнее.
Джанферро поднял Милли на руки и отнес в спальню. Там, на чужой кровати, даже не снимая покрывала, они предались любви с таким жаром, как никогда еще не бывало. Впервые в жизни они были абсолютно свободны в выражении своих чувств. Стоны наслаждения слились воедино и прерывались лишь страстными поцелуями.
Когда же волна сладостных содроганий прошла, Милли нежно провела кончиками пальцев по смуглому лицу мужа, собираясь с силами для серьезного разговора.
– Я хочу выбросить свои противозачаточные таблетки…
– Нет, – прервал Джанферро, качая головой. – Именно этого ты не должна делать, дорогая.
Миллисента удивленно посмотрела на него.
– Но ведь ты хотел наследника…
– Это правда. Но тебе всего двадцать, Милли, и нам необходимо время, чтобы узнать друг друга получше, научиться любить.
Еще пару часов назад его последние слова больно задели бы юную королеву, но сейчас она была уже другой. И знала, что счастье в браке зависит от многих вещей, а жизнь не всегда похожа на волшебную сказку.
Это как в скачках – можно любить лошадей до самозабвения, но нельзя научиться верховой езде, не вылетев пару раз из седла.
– Ты родишь ребенка, когда придет время, – добавил муж, касаясь ее губ. – А пока, как там будет по-английски? Мы немного развлечемся.
ЭПИЛОГ
Миллисента усвоила на горьком опыте, что дети не появляются по приказу, как клубника в меню королевского завтрака. Прошел еще год, прежде чем они с Джанферро торжественно выбросили злополучные пилюли, из-за которых было пролито немало слез.
За этот год молодые люди поняли, что значит быть мужем и женой. И что значит любить. Однако драгоценное знание далось им легче, чем предполагал Джанферро. Отказавшись раз и навсегда от внутренних ограничений, он погрузился в океан новых чувств и впечатлений с восторгом новообращенного.
Милли продолжила заниматься изучением языков, но уже во дворце. Кроме того, они говорили с мужем по-французски и по-испански, а с Алессо – по-итальянски. Помогало и то, что ее юные племянники владели всеми языками, принятыми в Мардивино.
39 
