Леонтьеву (Щеглову) И. Л., 9 марта 1892 ^*

1135. И. Л. ЛЕОНТЬЕВУ (ЩЕГЛОВУ)

9 марта 1892 г. Мелихово.

9 март.

Милый мой Жан, желание Ваше будет исполнено: я пошлю в «Неделю» рассказ ^* . И сделаю это тем более охотно, что сей журнал мне симпатичен. Передайте штурману, что я займу каюту в его судне не позже апреля.

Да, таких людей, как Рачинский, очень мало на белом свете. Я, голубчик, понимаю Ваш восторг ^* . После духоты, какую чувствуешь в среде Бурениных и Аверкиевых — а ими полон мир, — Рачинский, идейный, гуманный и чистый, представляется весенним зефиром. Я готов за Рачинского живот свой положить, но, милый друг… разрешите мне это «но» и не сердитесь — я не отдал бы в его школу своих детей. Почему? Я получил в детстве религиозное образование и такое же воспитание — с церковным пением, с чтением апостола и кафизм в церкви, с исправным посещением утрени, с обязанностью помогать в алтаре и звонить на колокольне. И что же? Когда я теперь вспоминаю о своем детстве, то оно представляется мне довольно мрачным; религии у меня теперь нет. Знаете, когда, бывало, я и два моих брата среди церкви пели трио «Да исправится» или же «Архангельский глас» ^* , на нас все смотрели с умилением и завидовали моим родителям, мы же в это время чувствовали себя маленькими каторжниками. Да, милый. Рачинского я понимаю, но детей, которые учатся у него, я не знаю. Их души для меня потемки. Если в их душах радость, то они счастливее меня и братьев, у которых детство было страданием.

Хорошо быть лордом. Просторно, тепло, никто не обрывает у двери звонка, но легко оборваться и из лордов угодить в консьержи или портье. Имение, сударь, стоит 13 тысяч, а я уплатил только треть. Остальное составляет долг, который долго, долго будет держать меня на цепочке.

Вот мой адрес: Ст. Лопасня Моск. — Курск. дороги, село Мелихово. Это для простых писем и телеграмм.

Приезжайте ко мне, Жан, вместе с Сувориным. Сговоритесь с ним. Какой у меня сад! Какой наивный двор! Какие гуси!

Пишите почаще.

Поклон и привет Вашей радушной жене. Будьте, голубчик, здоровы и веселы.

Ваш А. Чехов.

Пришлите мне оттиск Вашей последней повести ^* .

Суворину А. С., 11 марта 1892 ^*

1136. А. С. СУВОРИНУ

11 марта 1892 г. Мелихово.

Среда.

Труд рабочего обесценен почти до нуля, и потому мне очень хорошо. Я начинаю понимать прелести капитализма. Сломать печь в людской и сделать там кухонную печь со всеми подробностями, потом сломать в доме кухню и поставить вместо нее голландку — это стоит все 20 рублей. Цена двум лопатам — 25 коп. Набить ледник — 30 к. в день поденщику. Молодой работник, грамотный, трезвый и не курящий, который обязан и пахать, и сапоги чистить, и парники смотреть, стоит 5 р. в месяц. Полы, перегородки, оклейка стен — всё это дешевле грибов. И мне вольготно. Но если бы я платил за труд хотя четверть того, что получаю за свой досуг, то мне в один месяц пришлось бы вылететь в трубу, так как число печников, плотников, столяров и проч. угрожает никогда не кончиться на манер периодической дроби. Просторная жизнь, не замкнутая в четыре стены, требует и просторного кармана. Я Вам уже надоел, но скажу еще одно: семена клевера стоят 100 р., а овса потребно на семена больше, чем на сто. Вот тут и вертись! Пророчат мне урожаи и богатство, но на кой мне это? Лучше в настоящем пятак, чем в будущем рубль. Приходится сидеть и работать. На все пустяки нужно заработать по крайней мере рублей пятьсот. Половину уже заработал. А снег тает, тепло, птицы поют, небо ясное, весеннее.

Читаю пропасть. Прочел «Легендарные характеры» Лескова, «Русское обозрение», январь. Божественно и пикантно. Соединение добродетели, благочестия и блуда. Но очень интересно. Прочтите, если не читали. Прочел опять критику Писарева на Пушкина ^* . Ужасно наивно. Человек развенчивает Онегина и Татьяну, а Пушкин остается целехонек. Писарев дедушка и папенька всех нынешних критиков, в том числе и Буренина. Та же мелочность в развенчивании, то же холодное и себялюбивое остроумие и та же грубость и неделикатность по отношению к людям. Оскотиниться можно не от идей Писарева, которых нет, а от его грубого тона. Отношение к Татьяне, в частности к ее милому письму, которое я люблю нежно, кажется мне просто омерзительным. Воняет от критики назойливым, придирчивым прокурором. Впрочем, шут с ним!

  6