Особенно,... 
86 
Он позвал Кранмера.
– Пойди к королеве и скажи ей, что если она признается в своем грехе, пусть даже это грозит ей судом… я все равно соблаговолю даровать ей свое милостивое прощение.
Как мне понятен был этот шаг короля – ему важно было знать всю правду, даже если правда и была для него невыносима.
Несчастная Катарина! Когда Кранмер сообщил ей, что сказал король, она снова впала в полубезумное состояние. Язык не слушался ее, она не могла произнести ни слова. Кранмер решил не задавать ей вопросов, а сказал, что придет позже, когда она возьмет себя в руки и хорошенько обдумает предложение короля.
Прошло много времени, прежде чем из нее удалось что-то вытянуть. Каждый раз, когда ей надо было ответить на вопрос, она впадала в полуобморочное состояние. Но в конце концов допрос все-таки состоялся.
Она призналась, что, живя у герцогини, обещала Фрэнсису Дерехэму выйти за него замуж и что они целовались много раз.
После этого ей стало плохо, и больше им ничего не удалось узнать. Они пытались, но бедняжка тут же впадала в истерику, и ее оставили в покое, боясь, что она наложит на себя руки.
Кулпепер был сыном ее дяди, и они дружили с детства.
Естественно, нашлись ревнители нравственности, готовые свидетельствовать против королевы.
Некая Катарина Тилни, одна из горничных, рассказала, что ее и ее подругу очень удивило, что это за записочки посылает королева леди Рошфор и почему иногда горничных отсылали перед тем, как королева ложилась спать. Еще она сообщила, что королева и леди Рошфор часто шептались и что королева иногда не ложилась спать до двух часов ночи. Видели, как Томас Кулпепер входил в ее комнату, а леди Рошфор стояла на страже.
Подобные показания можно было истолковать однозначно против королевы.
В Сионском замке тоже обсуждали случившееся. Елизавете было почти девять лет, и она близко к сердцу принимала все, что говорилось о Катарине. Может, вспоминала о матери? Тогда ей было три года, но как знать, может быть, она уже что-то понимала, ведь Елизавета была умна и сообразительна.
Эдуард тоже волновался. Ему всегда передавалось настроение сестры. Сейчас его личико выражало озабоченность.
Улучив момент, когда рядом никого не было, Елизавета спросила:
– Что с королевой?
– Она в Тауэре, – ответила я.
– Как ты думаешь, что с ней сделают?
– Не знаю.
– Они убьют ее, как…
Я посмотрела ей в глаза.
– Как мою мать? – выдохнула она.
Это был один из редких случаев, когда она упоминала о своей матери. Что она думала, что ей было известно, нам не дано было знать. Даже с Маргарет она никогда не заговаривала об Анне Болейн. Елизавета могла знать многое, она была дочерью своей матери и не раз ставила меня в тупик своим не по возрасту рациональным умом.
– Мне она нравится, – вздохнула Елизавета. – Она приходится мне вроде бы кузиной.
– Да, знаю.
– Она очень красивая.
Я кивнула.
– Мой отец ее очень любил, – она нахмурила брови. – Почему же он перестал ее любить?! И что с ней теперь будет?
Мне нечего было ответить, кроме обычных в таких случаях слов: «Поживем – увидим».
Подбежал Эдуард.
– О чем это вы говорите?
– О королеве.
– А почему мы теперь так редко ее видим? Она попала в немилость, что ли?
– Она в тюрьме, – объяснила Елизавета, – в Тауэре.
– В Тауэре?! Но туда сажают плохих людей!
– Король сажает туда своих жен, когда перестает их любить. – Елизавета резко повернулась и выбежала из комнаты. Я поняла: она не хотела, чтобы мы видели ее слезы.
Она помнит свою мать, подумала я, глядя вслед девочке. Должно быть, плачет сейчас о ней и о Катарине. Елизавета была сильной личностью и уже познала на себе всю непредсказуемость нашей жизни, всю ее зависимость от малейшей прихоти короля.
* * *
Катарину должны были привезти в Сионский замок. Нам же было приказано переехать в Хаверинг-атте-Бауэр. Мы с Елизаветой ужасно расстроились. Если бы королева была с нами, мы смогли бы ее немного утешить.
Но с ней поступали по всей строгости. Как же все это было гнусно! За что ее так преследовали? За то, что она вела себя слишком фривольно? Тех, кого обвиняли в интимной связи с королевой, подвергли жестоким пыткам. Но Дерехэм признался лишь в том, что когда-то, задолго до ее замужества, любил Катарину как свою жену и собирался на ней жениться. Ну и что в этом такого? Ведь тогда никто не предполагал, что она станет королевой. Надо отдать должное Дерехэму – он вел себя как настоящий мужчина. А его пытали нещадно, стремясь выбить показания о связи с Катариной уже после ее замужества. Ничего у них не вышло!
86 
