Последние отзывы

  59  

Сара Черчилль по-прежнему была при ней. Анна хотела, чтобы та оставалась ее фрейлиной, и Сара согласилась из-за тех преимуществ, какие придавало ей это положение.

Тем временем я продолжала вести свою уединенную жизнь, читала, рисовала, гуляла, не видя никого, кроме своего ближайшего окружения.

С большой скорбью я узнала, что герцога Монмутского подозревают в причастности к Солодовому заговору.

Я верила, что он искренне любил своего отца Карла; он всегда выказывал к нему большую привязанность. Мне было известно, что он и мой отец не были друзьями. Я уверена, что Джемми считал отца глупцом из-за его открытой приверженности католицизму; а моему отцу, естественно, не нравилось, что Джемми принимает на людях вид и манеры наследного принца, хотя и не имеет на это законных прав.

Теперь у Джемми были неприятности. Они у него и раньше бывали, но король всегда был снисходителен и каждый раз прощал его. Джемми в большой степени обладал обаянием Стюартов и был во многом похож на отца, хотя и не обладал, увы, его мудростью.

На этот раз его вряд ли простили бы. Сидни и Рассела казнили за участие в заговоре, как же можно было простить Джемми? Король поступил, как он обычно поступал в таких ситуациях. Он уклонился от решительного поступка. Джемми не арестовали, но отправили в изгнание. Самым подходящим местом казался Брюссель, куда он и выехал.

Вильгельм приветствовал его по прибытии в Голландию, что было отмечено и обсуждалось.

Мне сказали, что, когда король услышал об этом, его это очень позабавило, и он заметил в своем обычном невозмутимом духе, что его удивляет такая дружба между двумя соперниками, пытающимися завоевать одну и ту же даму. Под дамой он подразумевал английскую корону.

Повсюду было неспокойно. Все ожидали, что произойдет дальше. Каково было моему дяде, думала я, знать, что все они желают его смерти.

На посту английского посла Алджернона Сидни сменил Томас Чадли, принятый Уильямом не особенно милостиво. Чадли прислали следить за ним, поскольку его расположение к Сидни и Расселу было хорошо известно.

Чадли объединился с теми, кто не одобрял обращения со мной принца и по-прежнему писал об этом в Англию.

Неделя шла за неделей, и я наслаждалась занятиями, заполнявшими мою уединенную жизнь. Я не желала быть втянутой в политику, особенно теперь, ввиду растущей враждебности между моим мужем и отцом.

Я с нежностью думала об отце, вспоминая эпизоды моего детства, но мое раздражение против его нынешнего неумного поведения росло.

Я много читала о церковных учениях и все больше убеждалась, что разрыв с Римом был благом для Англии и что религию, допустившую инквизицию со всеми сопутствующими ей жестокостями, следует всячески избегать. Правда, протестанты тоже притесняли католиков, но в Англии никогда не было такой жестокости, как в царствование Марии Кровавой, и все меры, предпринятые, чтобы это снова не повторилось, были правильны. Уильям не допустит этого, мой отец вернет все это обратно.

Однажды Уильям пришел ко мне и сказал:

– Герцог Монмутский прибывает в Гаагу.

– В Гаагу? – воскликнула я в изумлении. Джемми жил в Голландии, и Уильям принял его дружески, но пригласить его в Гаагу – и в качестве почетного гостя – было оскорблением не только для моего отца, но и для короля. Джемми, конечно, был его сын, но он находился в изгнании.

– Но… – начала было я.

Уильям нетерпеливо отмахнулся. Он не вдавался в объяснения. Достаточно было того, что Джемми приезжает по его приглашению.

– Мы должны хорошо его принять, – сказал он.

– Мы? Вы хотите, чтобы и я присутствовала при вашей встрече?

Он взглянул на меня холодно, почувствовав в моих словах невысказанный упрек за то, что обычно он всеми силами пытался не допустить моего участия в подобного рода церемониях.

– Разумеется, вы давно знакомы с герцогом и поможете развлечь его, – сказал он. – Так что будьте готовы.

После этих слов, словно боясь услышать от меня какие-либо неприятные вопросы, муж сразу ушел.

Я была озадачена. Должна ли я позволять обращаться с собой таким образом? Сижу взаперти, как под домашним арестом, а потом вдруг, без всяких объяснений, меня извлекают из моего уединения. Конечно, я понимала, почему это делается. Я – дочь своего отца, а мой отец и Монмут – враги.

Я понимала, что должна была бы твердо отказаться от этой встречи, но мне, как всегда, не хватило твердости. Я не могла объяснить себе своих чувств к Вильгельму. Он был холоден со мной, никогда не проявлял ни любви, ни нежности; и все же я покорялась ему. Я всегда ощущала в нем силу, заставлявшую меня забывать его невысокий рост и физическую слабость; силу ума и характера, которыми он превосходил всех известных мне мужчин. Я знала его достаточно, чтобы понимать, как мужественно он боролся с собственными недугами, из которых вечные боли в суставах были не самым мучительным. И все-таки я никогда не слышала от него никаких жалоб.

  59