5 
Я знала, что отец Хант был монах-францисканец, и была уверена, что Гилберт Шелдон, архиепископ Кентерберийский, был бы недоволен, увидев мою мать беседующей с католиком да еще и монахом.
Тогда я не придала этому особого значения, пока не услышала, что народу не нравился брак моего дяди с Екатериной Браганца, потому что она была католичка, а англичане не любят католиков.
И все-таки эти тревожные мысли, смутившие мое душевное спокойствие, не могли надолго овладеть мной. Они были не более как тени, промелькнувшие и исчезнувшие, не омрачив солнечного счастья тех далеких дней.
* * *
Моя мать должна была скоро рожать, и, хотя при ее обычной избыточной полноте внешне беременность у нее была почти незаметна, сама она постоянно ощущала недомогание.
Анна и я с нетерпением ожидали появления братца или сестрицы. Мы надеялись, что у нас будет сестра. Братья были неинтересны, они постоянно болели. К нашему восторгу, родилась девочка. Ее назвали Екатериной в честь королевы. Мы много говорили о ней, вернее, я говорила, а Анна слушала. Анна всегда предпочитала слушать. Иногда мне казалось, что она становится еще более ленивой, чем прежде.
Нас посетил отец. Был холодный мартовский день 1671 года. Мне в это время было почти девять, а Анне уже исполнилось шесть. Я сильно встревожилась, увидев страдальческое выражение на лице отца. Он сел и, обняв нас, тесно привлек к себе. Тело его сотрясалось от рыданий. При виде моего непобедимого героя, настолько сломленного горем, я преисполнилась ужаса и скорби.
– Мои дорогие доченьки, – сказал он, – нас постигло страшное несчастье. Как мне сказать вам? Ваша мать… ваша мать…
Я нежно поцеловала его, отчего слезы полились у него еще сильнее.
– Дети, – сказал он, – у вас нет больше матери.
– А где она? – спросила Анна.
– На небе, дитя мое.
– Умерла?.. – прошептала я.
Он кивнул.
– Но она была здесь…
– Она была такая мужественная. Она знала, что ей жить недолго. Она была очень больна. Ее нельзя было спасти. Детки, у вас остался только отец.
Я прижалась к нему и Анна тоже.
Он рассказал нам, что был с ней до конца. Она умерла в его объятиях. Она умерла счастливой… так, как бы она и желала. Мы должны стараться не горевать слишком. Мы должны думать о том, как она счастлива сейчас на небесах, вместе с ангелами славя Господа.
Мы были потрясены. Мы не могли поверить, что больше не увидим ее. Мы не могли вообразить себе нашу жизнь без нее. Перемены были неизбежны, как мы скоро и обнаружили.
Да, мы потеряли ее. Но было и еще кое-что. Мы тогда не знали, что на смертном одре она приняла причастие по обряду римской католической церкви и что мой отец тоже склонялся к католицизму.
К несчастью, он не делал из этого тайны. Мой отец был чересчур честным человеком. Он был убежден, что, пытаясь скрыть свою веру, он отрекается от нее. Мне предстояло еще узнать, что ему не хватало здравого смысла. Он уже сделал шаг на пути, ведущем к катастрофе. А поскольку он был наследником своего брата, и мы, дети, имели немаловажное значение.
Итак, произошли некоторые перемены. Ввиду его религиозных взглядов, приобретших широкую известность, герцогу Йоркскому нельзя было позволить руководить воспитанием его детей, а поскольку его дети занимали в государстве особое положение, этим вопросом пришлось заняться королю.
В РИЧМОНДСКОМ ДВОРЦЕ
Было решено, что нашим новым домом станет старый дворец в Ричмонде. Нашей гувернанткой и старшей придворной дамой должна была стать леди Фрэнсис Вилльерс, а наших учителей назначал сам король.
Первоначально дворец в Ричмонде назывался Шин, но, когда граф Ричмонд стал Генрихом VII, победив при Босворте Ричарда III, он назвал дворец в честь самого себя.
Когда в каком-то месте происходит множество исторических событий, кажется, что оно хранит в себе следы прошлого, и от этого у таких, склонных к мечтательности людей, как я, разыгрывается воображение. Моя сестра ничего подобного не ощущала, но Анна Трелони сразу же поняла меня, и мы немало разговаривали с ней об этом.
Я помню, как мы впервые подъезжали к дворцу и я подумала: вот это наш новый дом. Там было несколько строений в разных стилях, хотя все они были с башнями. Я обратила внимание на каминные трубы с расширениями вверху. Их было несколько, и все они чем-то напомнили мне перевернутые груши.
Здесь некогда жил мой дед – тот самый, которого мы каждый раз оплакивали в январе. Должно быть, он не раз стоял на том самом месте, где стояла теперь я, глядя на эти странные грушеобразные трубы. Дворец представлялся мне обиталищем духов и теней. Я надеялась, что отец будет часто нас навещать.
5 
