Я не раз отмечал, что грубые, примитивные натуры, совершающие крайне негативные с точки зрения элементарной нравственности поступки, вплоть до инцеста и скотоложства, крайне агрессивно реагируют на эротизм в искусстве. Вот почему все тоталитарные режимы, выстраивающие фундаменты своих идеологий на принципах мировоззрения социального дна, всегда характеризуются агрессивно-показным целомудрием. Бывают, правда, исключения из общего правила, но в этих случаях решающее значение приобретают личные пристрастия диктатора, как это наблюдалось в эпизоде с эротическим романом «Дитя борделя», написанным талантливым Пиго-Лебреном (подлинное имя — Шарль Пиго де л'Эпинуа). Роман и его автор избежали государственного преследования лишь благодаря высокому покровительству Наполеона, считавшего Пиго-Лебрена одним из лучших писателей своей эпохи.
А роман этот начинается так: «Сын властелина, как и сын простого сапожника, появляется на свет Божий лишь благодаря движению зада и, восседая на троне, он может быть обязан рождением своему лакею.
Сильные мира сего, не кичитесь высоким происхождением, и это говорю вам я, отец одного герцога и двух маркизов. Вы спросите, кто я такой? Я — дитя борделя!»
Видимо, подобные мысли импонировали Наполеону, ставшему властелином отнюдь не благодаря высокому происхождению.
Неизвестный художник. Франция. 1790 г.
Он устанавливал свои правила социальной игры, при этом ничуть не заботясь об их соблюдении при смене обстоятельств, поэтому люди, желающие ему угодить, должны были пребывать в постоянном напряжении и готовности назвать черное белым, если того потребует изменчивая ситуация или просто то пли иное настроение молодого властелина.
Он обладал цепкой памятью, несокрушимой логикой и способностью мгновенно реагировать на любые колебания окружающей человеческой среды.
И при этом — глубочайшее презрение к этой самой среде, к ее чаяниям, радостям и печалям, но презрение не инстинктивное, не безусловное, а вполне осознанное и выработанное в результате практического опыта.
КСТАТИ:
«Свобода, вероятно, еще может быть потребностью очень небольшого круга лиц, от природы одаренных более высокими способностями, чем общая масса, но именно поэтому свобода может подавляться практически безнаказанно, чего не скажешь о равенстве, которое является идеалом массы».
Наполеон I
Тем не менее он как-то высказался относительно того, что равенство — не более, чем ловушка для простаков, что даже не подлежит обсуждению.
КСТАТИ:
О равенстве мы заняты заботами,
болота и холмы равняем мы;
холмы, когда уравнены с болотами,
становятся болотами холмы.
Игорь Губерман
У него было несметное количество врагов, что вполне естественно при такой жизни, но при этом — ни одного друга, ни одного, а это уже чревато психологическими сложностями, не говоря уже о многом другом…
Роялисты видели в нем наглого узурпатора верховной власти, республиканцы — могильщика революции, а незаангажированное большинство французов — человека, который всего лишь человек, а потому может, неровен час, склониться в пользу того, чтобы передать власть Бурбонам или, еще того хуже, республиканцам, которые непременно ввергнут страну в хаос анархии.
В 1800 году на него было совершено покушение при помощи так называемой «адской машины» — бомбы замедленного действия, которая взорвалась, правда, не вовремя, на пути движения Наполеона в Оперу. Был еще целый ряд заговоров, также не достигших поставленной цели. Один из них, разработанный англичанами, был довольно масштабным и охватывал немалое число людей из ближайшего окружения Наполеона. Среди них были двое высокопоставленных военных — генералы Моро и Пишегрю. Последний, правда, с некоторого времени находился на нелегальном положении, так как бежал с места ссылки, но это лишь придавало остроту ситуации.
Главным же исполнителем задуманной операции был вождь бретонских повстанцев Жорж Кадудаль, проживающий в Лондоне и тайно переправленный на французскую территорию.
Среди заговорщиков не наблюдалось единства взглядов и, естественно, той железной дисциплины, без которой заниматься подобного рода делами попросту бессмысленно. Пока они выясняли отношения, наполеоновская полиция уже располагала всеми необходимыми данными, вследствие чего 15 февраля 1804 года генерал Моро был арестован у себя на квартире, а спустя восемь дней — и генерал Пишегрю, выданный полиции за вознаграждение в 300 000 франков его ближайшим другом.