И бедный Джованни! По вечерам никуда не ходить. В кости не играть. Каждую ночь спать со своей уродкой-женой, пока, наконец, она не забеременеет. А, выходя в море, непременно надевать перчатки, поскольку соленые брызги и ветер могут испортить руки, а испанскому дворянину прежде всего надо иметь руки белые и мягкие.
Безусловно, Джованни нарушал установленные отцом правила: письма от Фиры и Пертузы явно об этом говорили. Эти письма нагоняли на Папу тоску – правда, тоску недолгую, поскольку он ухитрялся взбадривать себя заявлениями о том, что дражайший его сын, несомненно, совершит все, что ему предназначено.
От Джованни также приходили письма, полные тоски. Его бракосочетание состоялось в Барселоне, на нем присутствовали король и королева Испании, что говорило об их большом уважении к Марии. Но сама Мария… Как писал Джованни, она была ужасно нудной, а физиономия у нее просто лошадиная – короче, ничего, кроме отвращения, он к своей супруге не испытывал.
Лукреция старалась не думать о письме от Фиры и Пертузы, в котором говорилось, что Джованни отказался осуществлять свои супружеские обязанности, и вместо того, чтобы спать с женой, по ночам в сопровождении нескольких приятелей шатается по городу, соблазняя, а то и просто насилуя юных дев.
Это ужасно, поскольку, если Папа и простит сыночка, то вряд ли стоит ждать подобного же всепрощения от короля Испании, ибо жена Джованни была из королевского дома, и пренебрежение ею означало пренебрежение всей испанской королевской семьей.
В тот раз Александр впервые написал Джованни гневное письмо и попросил и Чезаре приписать несколько строк, что тот сделал с превеликим удовольствием.
Лукрецию очень печалило подобное положение вещей, она знала, что и отец им обеспокоен. И хотя другие родители волновались бы куда сильнее, чем он, Лукреция слишком сильно его любила, чтобы позволять ему беспокоиться хотя бы в малой степени.
Она даже два раза всплакнула, и отец нежно обнял ее, поцеловал и воскликнул:
– Солнышко мое! Ты ведь никогда не станешь огорчать отца, правда?
– Никогда, – пообещала она. – Лучше я умру!
Он растроганно прижал ее к груди, назвал «любимой доченькой» и заявил, что и дня без нее прожить не в силах.
Но потом, как всегда, он забывал о том, что приводило его в такое волнение, и возвращался к привычной жизни. А вскоре пришло письмо от Джованни, в котором он винил отца в том, что тот вверг его в горе и несчастия.
Александр разрыдался и принялся клясть себя.
Он вызвал Лукрецию и зачитал ей некоторые фразы:
«Я не понимаю, как мог ты поверить в столь злобные наветы, придуманные людьми гадкими, завистливыми и отнюдь не придерживающимися правды…»
– Вот видишь! – торжествующе вскричал Александр. – Мы в нем ошибались!
– Но тогда, – возразила ему Лукреция, – Фира и Пертуза – обыкновенные лжецы?
Ее сине-серые глаза потемнели – она вдруг испугалась за судьбу этих двоих: она понимала, кого накажут, чтобы доказать правоту Джованни.
Александр же лишь взмахнул рукой:
– Не важно, не важно, – он не хотел обсуждать судьбу этих двоих, которым строго-настрого приказал сообщать правду и только правду, и он не хотел признавать, что Джованни, скорее всего, лжет. Гораздо приятнее было верить в слова сына!
– Его брак более чем подтвержден! – воскликнул Папа, продолжая читать письмо. И расхохотался: – Еще бы! А то я не знаю своего сына?!
«А если я иногда и гуляю по ночам, дорогой мой отец, то лишь в компании моего тестя Энрике Энрикеса и других приближенных Его католического величества, поскольку в Барселоне принято совершать ночные прогулки», – на этой фразе Александр вновь прервался и принялся расхаживать по апартаментам, снова и снова восхваляя Джованни и убеждая скорее себя, чем Лукрецию, в том, что дети никогда его не подведут. Но Лукреция видела, что от этих уговоров ему намного легче не становится.
Вот почему, когда отец так срочно потребовал ее к себе, она испугалась. Войдя в апартаменты Папы, она бросилась к нему и горячо его поцеловала.
– Доченька! – вскричал Папа. – Мы получили самое замечательное на свете известие! Сегодня вечером мы должны устроить по этому поводу банкет. Ты только послушай: твой брат вскорости станет отцом! Что ты на это скажешь, Лукреция? Что скажешь?
Она захлопала в ладоши:
– О, отец, я так счастлива! Мне даже не хватает слов, чтобы выразить мою радость!
– Так и должно быть! Дай-ка я на тебя погляжу… О, глазенки так и сияют! Какая ты красавица, доченька! Я знал, что ты обрадуешься, вот почему и хотел сообщить тебе эту весть сам. Ты узнала ее первой!