20 
Чарлз печально улыбнулся.
— Трудно учиться даже на своих ошибках, мама, не говоря об ошибках других.
Мать грустно улыбнулась в ответ. Даже когда Чарлз был еще ребенком, некрасивым, нескладным маленьким мальчиком, она чувствовала, что сын умнее ее. Теперь она надеялась, что не ошиблась. Ведь ему предстояло бороться за возвращение трона.
Генриетта-Мария слышала, что на этот счет уже строятся какие-то планы, поэтому вскоре Чарлз должен вернуться в Шотландию, где сможет рассчитывать на поддержку в случае выступления против Англии.
— Да будет с тобой Бог, мой дорогой сын, — сказала она. — Тебе понадобится его помощь.
— Это правда, мама, — ответил он, — но лучше умереть в бою, чем влачить жизнь в постыдном бездействии.
— До меня дошли сплетни о твоей жизни в Гааге.
— О нашей семье всегда ходили сплетни, мама.
— Речь шла о молодой женщине по имени Люси Уотер. Ты слышал о существовании такой?
— Да, мама, мы знакомы.
— Говорят, она глупа… хотя и красива.
— Не сомневаюсь, что авторы таких суждений весьма часто бывают глупы, и никогда — красивы.
— Чарлз! На этот раз с тобой говорит мать, которая наказывала тебя в детстве, когда ты не хотел принимать слабительного! Он нахмурился.
— То было лекарство, мама, оно никому не может понравиться. Люси не имеет отношения к слабительному.
— Женщина легкого поведения… всегда готовая оказать услугу своими ласками. Понимаю…
— А ты хотела, чтобы мне были по душе скупые на ласки женщины?
— Ты больше не мальчик, Чарлз. Ты — король.
— Это правда, мама, я король. Надеюсь, ты не хочешь сделать из меня монаха? Пойдем. Нужно приготовиться к отъезду в Сен-Жермен. Толпы на улицах распалены и готовы на все. Но не бойся, я смогу вас защитить. Я должен сказать Минетте, что мы уезжаем.
— Генриетта ребенок, она не поймет. Он взял сестру на руки.
— Минетте наверняка приятно узнать, что мы отправляемся в путешествие. Минетта, ты хочешь отправиться в путешествие?
— А ты едешь, Чарлз?
— Я беру тебя и маму. Генриетта улыбнулась.
— Конечно же, Минетта едет!
— Дорогая, народ на улицах может кричать что-то в нашу сторону, когда мы поедем через город. Ты ведь не испугаешься, если я буду с тобой?
Девочка отрицательно замахала головой.
— Никто не посмеет обидеть Минетту, если на ее защиту встанет сам король Карл. Ты ведь это понимаешь, правда?
Она обхватила руками его шею и поцеловала.
— Как сильно ты меня любишь, Минетта?
— На 40 000 ливров, — сказала она, вспомнив, что именно такую сумму выделили по настоянию Поля де Гонди матери.
— Сорок тысяч ливров? Это целая куча денег! Генриетта кивнула, счастливая и возбужденная.
— Но ты должен одолжить мне немного денег.
— Для чего, Минетта?
— Для серебряных шнурков к твоим туфлям.
Он поцеловал ее.
— А что я должен тебе взамен? Она немного подумала и сказала:
— Никогда не уезжать, вот что.
— Ах, Минетта, — вздохнул Чарлз, — если б я только мог! И если бы все любили меня так, как ты, каким бы счастливым человеком я стал!
И он подумал о Люси, очаровательной, веселой и нежной Люси, посвятившей его в такие радости любви, о существовании которых он даже не подозревал, и обещавшей и дальше открывать для него новые глубины. Некоторые злые языки называли ее шлюхой, но, тем не менее, он ее любил.
Он любил их обеих — Люси и Минетту, любил со всей полнотой чувства! Чарлз снова подумал о Люси, которая недавно забеременела.
— Я ношу твоего ребенка, Чарлз, — сказала она, — незаконного сына короля… Если только ты не женишься на мне и не сделаешь меня честной женщиной, а бастарда — наследником английского престола.
Он улыбнулся. Люси такая забавная и веселая. Он предвкушал тот момент, когда снова сможет радоваться ее ласкам.
Но сейчас с ним была его маленькая сестра, которую он искренне и нежно любил.
Она сидела рядом с матерью в карете, проезжая по улицам Парижа, где их в любой момент подстерегала опасность. Карету окружали толпы возбужденных мужчин и женщин, среди которых могли оказаться и такие, кому «мадам из Англии», как называли Генриетту-Марию, была должна кучу денег.
Минетта ощущала себя в полной безопасности; она ничего не боялась, ведь с ней ее старший брат, одна рука Чарлза лежала на дверце кареты, а другая — на рукоятке шпаги, чтобы поразить любого, кто посмеет приблизиться к матери и сестре.
Случайно повернувшись, он поймал на себе взгляд ее ясных глаз.
20 
