Особенно,... 
114 
– Ты еще совсем ребенок, – сказал он. – Да, ты слишком юна и не знаешь, что обязанности жены не ограничиваются только ведением домашнего хозяйства. Еще ни одной замужней женщине не платили за это.
Она немного помолчала, пытаясь осмыслить его слова. – Но ведь я вам совсем не нравлюсь, да и вы мне тоже, сэр. Может быть, вы мне просто дадите немного денег за мою работу и разрешите уйти?
Его скорбное лицо серо-белого цвета казалось совершенно безжизненным, и она подумала, что, наверное, неправильно поняла то, что он ей сказал.
– Нет, дитя мое. Я не могу этого сделать, – ответил он. – На тебе лежит печать греха, и я опасаюсь, что этот грех уже поразил твою душу.
Он протянул свою длинную, цепкую, покрытую черными волосами руку и положил ее Эмме на колено. И ей вдруг опять, как и тогда, когда она в первый раз увидела этот дом и самого мистера Хиббла, показалось, что он похож на паука. В ужасе она убрала эту ужасную конечность со своего колена.
– Я ничего плохого не сделала. Если из нас двоих кто-то и грешен, так это вы, – сказала она.
Он с упреком посмотрел на нее. Его глаза выражали скорбь. Потом он тяжело опустился на колени и начал громко молиться, чтобы Господь наставил на путь истинный этого несчастного испорченного ребенка. Похоже, Бог снова вознаградил его за такое пылкое проявление религиозного рвения, быстро дав нужный совет. Он встал с колен и, прежде чем снова сесть в кресло, быстро поправил свою рясу.
– Для того чтобы сохранить чистоту душ наших, мы должны вступить в брак. Завтра я сам обвенчаю нас, – провозгласил он. – Церемонию мы проведем без свидетелей. А для того чтобы пресечь нежелательные слухи, я официально объявлю, что нанял тебя в качестве экономки. Потом, через год, а может быть, даже через два, в зависимости от того, как сложатся обстоятельства, я объявлю всем, что ты – моя жена.
Прежде всего вам нужно спросить меня, хочу ли я этого, – сказала она. – Я не выйду за вас замуж, даже если передо мной появится ангел и попросит об этом.
Будь ты мне хоть женой, хоть служанкой, – сказал он, – но я жестоко накажу тебя за подобную дерзость. Так как ты всего лишь маленькая несчастная грешница, которую Господь предал моим заботам, то я буду охранять тебя до тех пор, пока ты не откроешь Богу свою душу, – сказал он, и на его лице появилось застенчиво-участливое выражение. Потом Клемент Хиббл вышел из комнаты и закрыл дверь на замок.
Теперь я понимаю, почему у вас не было экономки, – сердито закричала Эмма сквозь закрытую дверь. – Всем несчастным женщинам, которые работали здесь до меня, вы говорили то же самое, – выпалила она, но ей уже никто не ответил. За дверью было тихо. Похоже, он рассердился и ушел. «Интересно, – подумала она, – ее предшественницы покидали этот дом через дверь или, как она, через окно?»
Избавившись от его ненавистного присутствия, она сразу успокоилась. Хотя дверь была закрыта на замок, но комната находилась на первом этаже. Она жалела о том, что ее самое лучшее платье осталось в ее комнате, находившейся на верхнем этаже, но больше всего ее страшило то, что она снова окажется на улице, тем более что у нее опять не было ни гроша в кармане.
Совершенно не испытывая угрызений совести, Эмма обыскала комнату, пытаясь найти хоть какие-нибудь деньги. Она целый месяц работала не покладая рук и поэтому считала себя вправе взять все, что сможет найти. Она прекрасно понимала, что такой человек, как его преподобие отец Клемент Хиббл, не станет хранить деньги там, где их легко смогут найти другие люди. Тем не менее в одном из ящиков его стола она нашла коробку, в которой лежало пять шиллингов и записка «На покупку угля». Она взяла эти деньги и положила коробку обратно в стол.
«Еще три месяца назад, – подумала она, – я бы испугалась этого двуличного тирана, но сейчас я чувствую только… Что же я чувствую? Жалость? Отвращение? Скорее всего, и то и другое, и даже, как ни странно, некоторое сочувствие. Теперь я понимаю, что люди становятся несчастными, потому что не хотят признаваться себе, кем являются на самом деле». Сделав такое философское умозаключение, она с ужасом поняла, что и сама не является исключением. На том же самом столе она нашла несколько листов почтовой бумаги, взяла перо мистера Хиббла и обмакнула его в чернила. Теперь она сделает то, что собиралась сделать еще в тот день, когда приехала в Лондон. Она изложит на бумаге все, что знает о себе, и отошлет это свое признание тем, кому не безразлична ее судьба.
114 
