Оставалось всего несколько строк до окончания романа, но комиссар привстал на кровати с дикими глазами.
«Это сумасшествие, – сказал он себе, – но я это сделаю».
– Дома синьора Ингрид? Я знаю, что поздно, но мне нужно с ней поговорить.
– Синьора нет дома. Ты говорить, я писать.
Семейство Кардамоне страдало этой склонностью искать себе горничных в таких экзотических местах, куда даже Тристан-да-Кунья не отважился забраться. [35]
– Манау тупапау, – сказал комиссар.
– Нет понимать.
Раз горничная не поняла названия картины Гогена, значит она вела свое происхождение не из Полинезии или ее окрестностей.
– Ты быть готова писать? Синьора Ингрид звонить синьор Монтальбано, когда вернуться домой.
Ингрид приехала в Маринеллу уже после двух ночи, в вечернем платье, разрез до самого зада. Она не выразила никакого удивления по поводу просьбы комиссара увидеться немедленно.
– Извини, но мне не хотелось терять время, чтобы переодеваться. Я была на одном банкете, скука страшная.
– Что с тобой? Что-то ты мне не нравишься. Это только потому, что ты скучала на банкете?
– Нет, ты угадал. Мой свекор опять начал ко мне приставать. Вчера утром ворвался ко мне в комнату, пока я была еще в постели. Хотел отыметь меня прямо там. Удалось уговорить его, чтоб он ушел, я угрожала, что начну кричать.
– Значит, нужно принимать меры, – сказал, улыбаясь, комиссар.
– И какие?
– Мы ему дадим еще одну лошадиную дозу.
Под вопросительным взглядом Ингрид он отпер ящик письменного стола, закрытый на ключ, вытащил конверт и протянул ей. Ингрид при виде фотографий, которые запечатлели ее в момент, когда на ней возился свекор, сначала побелела, а потом покраснела.
– Это ты снимал?
Монтальбано смекнул, если б сказать ей, что это была одна женщина, не исключено, что Ингрид его бы зарезала.
– Да, я.
Хорошая шведкина оплеуха эхом отдалась у него в голове, но он этого ожидал.
– Я уже послал три твоему свекру, он перепугался и на некоторое время оставил тебя в покое. Теперь я ему пошлю еще три.
Ингрид прянула, ее тело прижалось к телу Монтальбано, губы приоткрыли его губы, язык принялся ласкать его язык. Монтальбано чувствовал, что колени у него начинают подгибаться – к счастью, Ингрид отстранилась.
«Спокойно, спокойно, – сказал он себе, – все уже кончилось. Это просто благодарность».
На обороте фотографий, выбранных самой Ингрид, Монтальбано написал: «ПОДАВАЙ В ОТСТАВКУ, А НЕ ТО В СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ ТЕБЯ ПОКАЖУТ ПО ТЕЛЕВИЗОРУ».
– Остальные я буду держать здесь, – сказал комиссар. – Дай мне знать, когда они тебе понадобятся.
– Надеюсь, что нескоро.
– Завтра с утра я ему их отправлю и в придачу устрою такой анонимный звонок, что его инфаркт хватит. Теперь послушай меня, я тебе должен рассказать одну длинную историю. И когда закончу, попрошу тебя мне помочь.
Он поднялся ни свет ни заря, потому что, когда Ингрид ушла, ему не удалось сомкнуть глаз. Он глянул на себя в зеркало – физиономия у него была помятая, может даже хуже, чем когда его ранили. Он должен был идти в больницу провериться, состояние его нашли превосходным, из пяти лекарств, которые ему раньше прописали, оставили только одно. Потом он пошел в сберегательную кассу Монтелузы, где держал те небольшие деньги, которые ему удавалось откладывать, и попросил, чтобы директор его принял лично.
– Мне нужны десять миллионов.
– Они у вас на книжке или вы просите ссуду?
– На книжке.
– И тогда, простите, в чем проблема?
– Проблема в том, что речь идет о служебной операции, которую я хочу провести на свои средства, чтобы не рисковать государственными деньгами. Если я теперь пойду в кассу и попрошу десять миллионов в купюрах по сто тысяч, это может вызвать подозрения, поэтому я прошу вас помочь мне.
Войдя в положение и гордясь тем, что принимает участие в полицейской операции, директор вылез из кожи вон.
Ингрид притормозила машину рядом с комиссаровой, прямо под указателем, который сразу по выезде из Монтелузы показывал направление на Палермо. Монтальбано передал ей конверт, раздувшийся от десяти миллионов, она засунула его в сумку наподобие мешка.
– Звони мне домой, как только все устроишь. И не попадись грабителям, я тебя умоляю.
Она улыбнулась, послала ему воздушный поцелуй кончиками пальцев и уехала.
В Вигате он запасся сигаретами. Выходя из табачной лавки, Монтальбано увидел большую афишу – черные буквы на зеленом фоне, клей не успел еще высохнуть. Она приглашала всех жителей присутствовать на больших мотогонках, которые должны были состояться в воскресенье в пятнадцать часов в местности под названием «Равнина Крастичеддру».