16 
Монтальбано, который пытался вытащить кусочек арахиса, застрявший в зубах, поглядел на него остолбенело.
– Я спрашиваю, можно ли еще что-нибудь сделать, – повторил Бонфильо, в свой черед взглянув на него косо.
– Сделать в каком смысле?
– В смысле моего дорогого усопшего.
– Угощайтесь, – сказал комиссар, протягивая ему фунтик.
– Спасибо, – ответил тот, беря пригоршню семечек и орехов.
Пауза позволила Монтальбано получше сообразить, с кем он имеет дело: в придачу к братской дружбе, связывавшей его с кавалером, Бонфильо был человек, который исповедовал самые что ни на есть правые идеи, и с головой у него не все обстояло благополучно.
– Вы говорите о Мизураке?
– Нет, о моем дедушке.
– И что, по-вашему, должен делать я?
– Арестовать убийц. Это ваш долг.
– И кто будут эти гипотетические убийцы?
– Не будут, есть. Я имею в виду руководство провинциальной фракции этой партии, которая была недостойна иметь его в своих рядах. Они его убили.
– Простите, разве это не был несчастный случай?
– А вы, выходит, убеждены, что несчастные случаи происходят случайно?
– Ну да, что-то в этом роде.
– Вот и ошиблись. Человек, он притягивает несчастные случаи, и кто-нибудь всегда наготове, чтоб их ему обеспечить. Приведу один пример просто для ясности. Мими Крапанцано умер в феврале нынешнего года, плавал и утонул. Несчастный случай. А теперь я прихожу и спрашиваю: сколько лет было Мими, когда он утонул? Пятьдесят пять. Почему ему захотелось в такие годы показывать свою удаль и лезть в воду в мороз, как он поступал, когда был мальчишкой? И вот вам ответ: потому что он женился, четырех месяцев не прошло, на молоденькой из Милана, двадцать четыре года, и эта молоденькая возьми да спроси, когда они прохаживались по берегу моря: «Дорогой, а правда, что ты в феврале купался в такой холод?» «А как же», – отвечает Крапанцано. Тут молодка, которой, ясное дело, старик уж поднадоел, вздыхает. «Что такое?» – спрашивает, как последний дурак, Крапанцано. «Экая жалость, что теперь я этого больше не увижу», – говорит эта стерва. Крапанцано, слова не проронив, как разделся – и бултых в воду. Понятно?
– Да уж куда понятнее.
– А теперь перейдем к господам из провинциального руководства в Монтелузе. После первого собрания, которое закончилось ругательствами, вчера ввечеру у них проходило второе. Кавалер и еще кто-то с ним хотели, чтоб руководство подготовило открытое письмо против правительственного декрета, который охраняет воров от тюрьмы, и чтоб разослать его в газеты. Остальные, наоборот, были другого мнения. Вдруг один говорит Мизураке, что его пора на свалку, второй заявляет, что он ему кукольный театр напоминает [11], третий его обозвал старым дураком. Это все вещи, которые я узнал от одного друга, что там находился. В конце концов секретарь, мерзавец, даже не сицилиец, Бирагин по фамилии, сказал ему, чтоб он был так любезен покинуть помещение, потому у него даже и права-то нет участвовать в заседании. Так и есть, но никто раньше себе этого не позволял. Мой друг сел в свою легковушку и поехал себе обратно в Вигату. Наверняка кровь у него бурлила, но они-то это сделали нарочно, чтоб он голову потерял. И теперь вы мне рассказываете, что это был несчастный случай?
Бонфильи можно было бить только его же картой, комиссар это знал по предыдущему опыту.
– Есть на телевидении какой-нибудь персонаж, который вас особенно выводит из себя?
– Тысяча, но Майк Бонджорно хуже всех. Как его вижу, желудок у меня прямо в узел завязывается, прямо хоть телевизор разбивай.
– Вот. А теперь если вы, послушав этого ведущего, садитесь в машину, врезаетесь в стену и погибаете, я что должен сделать, по-вашему?
– Арестовать Майка Бонджорно, – ответил решительно собеседник.
Он вернулся на службу, чувствуя себя немного успокоенным, столкновение с логикой Эрнесто Бонфильо его развлекло и позабавило.
– Новости? – спросил он входя.
– Тут вам письмо одно персональное, которое вот только что почтальон принес, – сказал Катарелла и подчеркнул, повторив по слогам: – Пир-са-наль-нае.
На столе лежала открытка от его отца и несколько служебных циркуляров.
– Катаре, а куда ты письмо девал?
– Да если я сказал, что оно было персональное! – обиделся тот.
– Что значит?
– Значит, что как оно есть персональное, его требуется вручить самой этой персоне.
– Ладно, персона здесь, перед тобой, а письмо-то где?
16 
