Она не ответила.
– Или это вы предпочитаете быть такой в его присутствии, мисс Монтроуз?
Она опять не ответила, но гордо посмотрела на него.
Он улыбнулся, снял пиджак и немного ослабил галстук. Дальше он раздеваться не стал. Вместо этого обнял ее и крепко поцеловал, прежде чем принялся снимать с нее лифчик.
Тут Клэр начала сопротивляться и, забившись в его руках, хрипло сказала:
– Может, мне будет, наконец, позволено высказать свое мнение?
– Не волнуйтесь ни о чем и чувствуйте себя как дома, – предложил он.
Она мимолетно улыбнулась и, развязав его галстук, бросила его на кровать и принялась расстегивать его рубашку. Ее рука скользнула внутрь и быстро пробежала по его груди. Внимательно наблюдая за ним, она направила руку вниз по его подтянутому торсу в направлении к ремню на брюках.
Дразня его, она позволила руке вновь подняться вверх. Затем женщина принялась снимать с него рубашку. Обнажив его красивые, загорелые плечи, она тихонько провела по ним руками, чувствуя всей поверхностью ладоней тепло и бархатистую мягкость его кожи, и наклонила голову, чтобы нежно поцеловать его в аккуратную ямочку около шеи.
– Можно? – спросил он, и его голос не был уже таким спокойным, как раньше.
– Чувствуйте себя как дома, – прошептала она, и глаза ее светились торжеством.
Больше они не сказали ни слова: ни пока снимали друг с друга оставшиеся одежды, ни потом, когда, лежа на софе, занимались любовью. Она вздрагивала от каждого его прикосновения, от каждой ласки. Особенно остро она воспринимала минуты полного единения с ним – это очень возбуждало ее, превращая хрупкое бледное тело в сосуд желания и удовольствия.
Когда все кончилось, она сказала, удобно устроившись в его объятиях и положив голову ему на грудь:
– Это было очень глупое замечание – о моем нижнем белье и о моих коллегах, мистер Хьюитт.
Она почувствовала, как он затрясся от смеха. Гладя ее по голове, он ответил:
– Ты играла свою роль великолепно, Худышка. Даже сумела побить меня моим же оружием.
Она улыбнулась.
– Ты выглядел таким незнакомым. Я никогда прежде не видела тебя в таком официальном наряде.
– Я приехал прямо из аэропорта. Как мне прикажешь выглядеть, если я только что вернулся с деловой конференции?
– А ты… – начала было она, но тут же осеклась, закусив губу.
– Скажи, – мягко попросил он.
Она подняла голову, чтобы видеть выражение его лица, и сказала:
– А ты когда-нибудь думал о том, будем ли мы через полгода неравнодушны друг к другу по-прежнему?
– Я… даже и не предполагал ничего подобного, – задумчиво сказал он. – Но мне не приходится жаловаться. А тебе?
– Нет…
– Ты не выглядишь уверенной в том, что говоришь.
Он сел и взял ее за руку. Клэр внезапно обнаружила, что сейчас ее самой сильной эмоцией стало недоверие. Она собиралась стать матерью и в то же время продолжала предаваться чувственным играм с мужчиной. Конечно, она ничего не могла с собой поделать, но было ли это правильно с ее стороны? Не следует ли ей быть менее темпераментной и более – как бы это сказать? – более ответственной?
– Клэр?
– Думаю, что я тоже этого не ожидала, но я не жалуюсь, – весело отозвалась она. – На самом деле я вовсе не собираюсь быть эксцентричной феминисткой. Ляг, а я принесу тебе что-нибудь попить. Потом ты будешь наслаждаться покоем, а я приму душ и подогрею обед.
Она поднялась, чтобы уйти, но тут же почувствовала, что ее держат.
– Мы могли бы принять душ вместе – как обычно, а потом я бы помог тебе с обедом, Клэр. Отказ от феминизма может оказать на тебя вредное влияние.
– Что ты имеешь в виду? – повернулась она к нему, слегка нахмурившись.
Лаклан усмехнулся и сказал просто:
– Мне нравится твоя независимость, Клэр. Это усиливает наше эмоциональное притяжение друг к другу, разве ты не заметила? Вспомни хотя бы то, что было здесь не так давно, – добавил он мягко.
Она на секунду задумалась.
– Это все та же моя знаменитая независимость, только в другой форме, Лаклан. Другими словами, делай, что тебе сказано. – Она подняла его руку и, быстро поцеловав ее, убежала, бросив ему озорной взгляд.
Но пока она принимала душ и закутывалась в махровый халат, ее чувства вновь изменились. На этот раз она ощутила себя виноватой, потому что единственная причина, по которой она отказалась от совместного принятия душа и предложенной им помощи в приготовлении обеда, заключалась в том, что она не хотела, чтобы он увидел ее тело при ярком свете, ибо уже тогда был бы замечен некий предательский знак.