31

Четверг, 1 августа 2002 года

— Скверная ночь? — спросил Рамирес. Он в задумчивости стоял у окна, глядя на автостоянку управления.

— Плохие сны, тяжелая ночь, — сказал Фалькон. — Я лежал без сна и думал, как прищучить русских.

— Рассказывай.

— Я думал, что пойду к Игнасио Ортеге и попрошу пристроить меня на службу к русским. Скажу, что мне понравился вид ста восьмидесяти тысяч, с которыми поймали сеньору Монтес.

— Там было сто восемьдесят тысяч?

— Так сказал Лобо, — ответил Фалькон. — Я случайно вверну Ортеге, что могу стать руководителем отдела по борьбе с преступлениями против несовершеннолетних, пока не найдут подходящую замену Монтесу…

— Для начала — этого никогда не случится, — заметил Рамирес.

— Потом уговорю его назначить встречу с русскими.

— И он тебе поверит?

— Допустим, нет, но встречу все равно назначит. Тогда я выясню, где она будет происходить, и сообщу тебе.

— Не уверен, что эта фантазия дотягивает даже до второсортного кино.

— Встреча состоится где-нибудь в гараже у черта на рогах. Я приду с Ортегой. Мы сядем возле бочки с бензином и будем ждать русских. Послышится звук мотора. Затем войдут Иванов и Зеленов. Мне устроят очень неприятный допрос, в ходе которого станет ясно, что ни единому моему слову не верят. И когда они уже соберутся надо мной посмеяться, дверь гаража распахнется, ворвешься ты и всех перестреляешь.

— Мои дети и то придумали бы что-нибудь получше.

— Возможно, идея со стрельбой не самая умная. Впрочем дверь гаража все равно распахнется. Так всегда бывает. Но ты только наставишь на них пушку. Я всех разоружу. Затем ворота поднимутся, а там — полицейские машины с мигалками. Так тоже всегда бывает. Одна полицейская машина задом въедет в гараж. На русских наденут наручники. Когда их будут сажать в машину, они обернутся и увидят, как мы хлопаем Ортегу по плечу, жмем ему руки. Русские решат, что их подставили. Когда приедем в управление, адвокат уже будет там. Тот самый, с кассеты. Через четыре часа их выпустят. Следующая сцена в доме Ортеги. Игнасио сидит за столом, слушает Хулио Иглесиаса на своей безупречной стереосистеме. Глаза закрыты, посторонний шум, глаза распахиваются… в них ужас. Два беззвучных выстрела. Кровь растекается по белой рубашке, от лица ничего не осталось.

— Зрители начнут пить пиво задолго до финальных титров, — сказал Рамирес.

Заглянула Феррера поздороваться.

— Ну а теперь давай поговорим, — предложил Фалькон.

Рамирес пошел закрывать дверь за Феррерой.

— Ты тоже полицейский, Феррера! — крикнул Фалькон. Рамирес, прищурившись, посмотрел на него. — Закрой за собой дверь.

Они уселись за стол.

— Мы двое — голос опыта, — сказал Фалькон. — А ты, полицейский Феррера, голос морали.

— Дело в моем монашеском прошлом?

— Ты в деле, — сказал Рамирес. — Остальное не важно. Так что заткнись и слушай.

— Думаю, вы уже понимаете, что преступления собираются скрыть, — начал Фалькон. — Причем преступления, совершенные в поместье Монтеса, мешают раскрыть с обеих сторон: и госструктуры, и наше управление. Из-за участия Монтеса управление уязвимо для нападок политиков. Наши руководители боятся, что крупный скандал, затрагивающий известных людей, может подорвать веру общества, а они намерены сохранять достоинство и целостность государственных структур. Мы трое уверены, что события в поместье Монтеса безнравственны, а виновники заслуживают суда и публичного позора. Комиссар Лобо сказал мне, что все произошедшее будет задокументировано, но не гарантировал, что хотя бы часть материалов будет обнародована. Правда, попытался успокоить мое возмущение, заверив, что никто из участников событий в поместье не уйдет безнаказанным. Всем им грозит потеря должностей, положения и состояния.

— Я уже заливаюсь слезами, — хмыкнул Рамирес. — А что пресса?

  149