24 
– Как продвигается ваш бизнес? – спросил он, помолчав.
– Я продала модель костюма для аэробики в несколько магазинов спортивной одежды. Через неделю начинаем прямые поставки. – Доминика вскинула голову. – Я нанимаю новых швей и закройщиц… – Она замолчала и внезапно встрепенулась. – Завтра мне придется вставать ни свет ни заря! В девять часов люди начнут приходить на собеседование.
– Ничего страшного, – небрежно произнес он. В ночь па субботу я останусь в городе. В Ботаническом саду вечером будет концерт Моцарта, хотите пойти?
– Вы только ради этого проведете выходной в городе?
– Не только, есть еще кое-какие дела.
– Я бы пошла с удовольствием.
– Тогда я заеду за вами. Начало в восемь, значит…
– Приезжайте к шести, вместе поужинаем. Это сэкономит время. – Она внезапно зевнула и с шутливой подозрительностью посмотрела на чашку с кофе.
– Пора спать, – Энгус поднялся. – Одолжить вам тенниску?
Доминика встала и огляделась.
– Нет, спасибо, я обойдусь этим…
Она взяла со стула арабскую кашемировую шаль, которую принесла с собой из автомобиля и без которой редко куда-либо выезжала.
– Это пелерина? – спросил он шутливо.
– Не пелерина и не попона, а пашмипа, – объяснила Доминика. – Едва ли не самый красивый и полезный предмет моего гардероба. – Она пропустила мягкую струящуюся ткань сквозь пальцы, затем развернула шаль во всю длину.
– Что такое пашмина?
– Это тончайший кашемир. В этой шали кашемира семьдесят процентов, а тридцать – шелка. В наши дни у каждой элегантной дамы непременно должна быть такая шаль из пашмины, – добавила Доминика, лукаво блеснув глазами.
– Ага… Но я все же до сих пор не вполне представляю, каким образом ее надевают…
– Наподобие индонезийского саронга. – Она снова встряхнула шаль и обернула ее вокруг себя. – Вот так.
Энгус ничего не сказал, но когда Доминика подняла на него глаза, то безошибочно догадалась, что он сейчас представляет, что па ней, кроме этого куска ткани, больше ничего нет… Она быстро размотала шаль и скомкала ее в ладонях.
Энгус продолжал молчать, но невозможно было не почувствовать властную силу его мужской притягательности. Весь воздух был наполнен ею.
Очертания его лица, падавшие на лоб темные волосы, шрам над бровью, атлетически сложенное тело, воспоминания о его прикосновениях заставили ее дыхание участиться, а тело жаждать новых ласк. Она поняла вдруг, что, даже если запрется в своей спальне и ляжет в свою постель, эти ощущения вряд ли оставят ее в покое.
Доминика беспомощно разжала пальцы, и шаль скользнула на пол. Наконец Энгус заговорил, перебегая взглядом с ее волос то на губы, то на грудь:
– Мы можем решиться на это, Доминика, если только вы завтра утром не раскаетесь.
– Откуда мне знать, что будет утром?
Энгус улыбнулся, но его глаза остались серьезными.
– Если вы не уверены, давайте подождем до тех пор, пока... ваша голова не прояснится. Спокойной ночи, моя дорогая.
Он немного помедлил и, не дождавшись ответа, широко улыбнулся – слишком растерянной и разочарованной выглядела Доминика. Он шагнул к ней и легко поцеловал ее в губы.
– Идите спать, – и с этими словами вышел.
Вечером в четверг Энгус позвонил ей домой и сказал, что не успевает на завтрашний ужин в шесть часов, но, если она возьмет такси и приедет в Ботанический сад, встретит ее там.
– Хорошо, – согласилась Доминика, надеясь, что разочарование в ее голосе звучит не слишком откровенно.
– Мне очень жаль, что так получилось, Доминика. Но, – продолжал он, – я должен лететь рано утром в Сингапур. Произошло кое-что непредвиденное, и до семи у меня весьма плотный график встреч.
– Ничего страшного, – бодро ответила Доминика. – Можно встретиться на набережной… Она назвала точное место.
– Хорошо. И может быть... после концерта превратим обед в ужин?..
– Конечно. До встречи. – Она положила трубку и задумалась.
Утром в понедельник Доминика покинула «Лидком-Плейс» впопыхах. Заснула она только на рассвете, и так глубоко, что Энгусу пришлось несколько раз стучать в дверь, чтобы ее разбудить.
Доминика быстро приняла душ и, спустившись на кухню, обнаружила завтрак: ветчину, яичницу, тосты и крепкий чай. Сам Энгус тщательно побрился, его глаза жизнерадостно блестели, и весь его вид демонстрировал бодрость. Несомненно, он успел прогуляться на свежем утреннем ветерке.
24 
