Особенно,... 
65 
— Ты выбил ей зуб в пылу ссоры? — спрашиваю я. — Так веселятся такие, как ты? Избивают подружек?
— Я не избивал ее…
— Марк, тебе не выкрутиться. У нас ее тело, и на нем ясно видны синяки. На руках и шее. Как ты считаешь, сколько нам понадобится времени, чтобы связать их с тобой?
Он вздрагивает.
— Я же говорил вам… мы повздорили, я и вправду схватил ее за руки. Прижал к стене. Я хотел… проучить ее.
— И урок зашел слишком далеко. Я не ошибаюсь?
— Я ее не убивал. Богом клянусь!
— Зачем ты оттащил ее тело в лес?
Он поднимает на меня глаза.
— Пожалуйста. Вы должны мне верить.
Я встаю и нависаю над ним.
— Я не должен верить тебе на слово, маленький гаденыш. Ты уже один раз солгал мне о вашей ссоре в воскресенье, а потом оказывается, что вы повздорили еще и во вторник. У меня есть следы от твоих ботинок у окна, разрезанная сетка, твои отпечатки пальцев у нее на горле и мертвая девушка, которую помыли, одели и передвинули. Спроси любой суд присяжных в этой стране — ты, черт возьми, очень похож на парня, убившего свою девушку и попытавшегося скрыть преступление!
— Я не резал сетку. Я не знаю, кто это сделал. Я не бил ее. Я взбесился, толкнул ее… и ушел.
— Правильно. А потом вернулся и убил.
Глаза Макгуайра наполнились слезами. Интересно, он на самом деле сожалеет о смерти Джесс Огилви или ему просто досадно, что его поймали?
— Нет, — говорит он хриплым голосом. — Я любил ее.
— А когда ты отмывал ее кровь в ванной, то тоже рыдал навзрыд? А когда смывал кровь с ее лица?
— Я хочу ее увидеть! — говорит Макгуайр. — Позвольте мне увидеть Джесс.
— Нужно было думать об этом до того, как убивать, — отвечаю я.
Я отхожу от него — хочу, чтобы он в одиночестве несколько минут поварился в котле самобичевания, прежде чем мы продолжим выбивать признательные показания. Макгуайр закрывает лицо ладонями. И тут я понимаю, что руки у него совершенно не повреждены: ни синяков, ни порезов, которые ожидаешь увидеть у человека, ударившего другого настолько сильно, что выбил зуб.
ТЕО
К тому времени, как мне исполнилось пять лет, я уже понял, что мы с Джейкобом разные.
Я должен был доедать все, что было у меня на тарелке, но Джейкобу разрешалось не есть, например, горох и помидоры, потому что ему не нравилась их консистенция во рту.
Любая кассета с детскими песнями, которые я слушал, когда мы ехали в машине, уступала места Бобу Марли, если на заднем сиденье был Джейкоб.
Я обязан был убрать после себя все игрушки, но почти двухметровой веренице игрушечных машинок, которую целый день, бампер к бамперу, выстраивал Джейкоб, позволено было змеиться по коридору целый месяц, пока брат от нее не устал.
Большую часть времени я чувствовал себя лишним. Как только у Джейкоба случался срыв — а это происходило постоянно — мама бросала все и бежала к нему. А чаще всего она бросала именно меня.
Однажды, когда мне было лет семь, мама пообещала, что в субботу поведет нас на «Дети-шпионы» в формате «стерео». Я всю неделю ждал этого похода в кино, потому что мы нечасто туда ходим, особенно на стереофильмы. У нас нет для этого лишних денег, но мне в пачке хлопьев попались бесплатно очки, и я принялся упрашивать маму, пока она наконец не согласилась. Однако — вот неожиданность! — унижаться не стоило. Джейкоб прочел все книги о динозаврах и начал размахивать руками и раскачиваться при одной мысли о том, что ему нечего почитать перед сном. И мама приняла ответственное решение: повела нас не в кино, а в библиотеку.
Может быть, я бы это и пережил, если бы в библиотеке не высился огромный пикающий стенд, связывающий кино и чтение вообще. «Будь ребенком-шпионом!» — гласил он, и на нем стояла масса книг, например «Шпионка Харриет» и рассказы о братьях Харди и Нэнси Дрю. Я вижу, как мама отводит Джейкоба из зала беллетристики — в зал 567, что по десятичной классификации Дьюи, который (даже я знаю) означает динозавров. Они садятся прямо в проходе, как будто им совершенно наплевать, что меня потянули в библиотеку и испортили весь день. Они начинают читать книгу о птицеподобных ящерах.
Внезапно я понимаю, как нужно поступить.
Если мама замечает только Джейкоба, тогда я должен стать им.
Вероятно, вскипело все разочарование за семь лет, иначе никак по-другому я не могу объяснить свой поступок. Имеется в виду, что я заблуждался.
65 
