– Как ты считаешь, Анна думает так же?
– Нет, они следят за Анной, потому что она часть их великого плана по спасению Кейт.
– Как твои родители решают, будет ли Анна участвовать в очередном курсе лечения Кейт? – спросила она.
– Вы так говорите, будто есть особая процедура. Будто действительно есть выбор.
Она подняла голову.
– А разве нет?
Я не ответил, потому что это был самый риторический вопрос, который я когда-либо слышал. Я смотрел в окно. Во дворе все еще стоял пень от той елки.
Когда мне было семь лет, я решил прокопать подземный ход в Китай. Мне было интересно, насколько сложно выкопать такой тоннель. Я взял из гаража лопату и начал копать яму, в которую можно было бы пролезть. Каждый вечер я накрывал ее старым пластмассовым ящиком, чтобы не залило водой. Я работал четыре недели, сбивая руки о камни и цепляясь ногами за корни. Но я не учел высоких земляных стен, выросших вокруг меня, и ядра планеты, которое нагревало подошвы моих кроссовок. Копая прямо вниз, я потерялся. В тоннеле нужно освещать дорогу, а у меня это никак не получалось.
Когда я начал кричать, папа нашел меня за несколько секунд, хотя мне показалось, что прошло несколько жизней. Он залез в яму, удивляясь той работе, которую я проделал, и моей глупости.
– Тебя же могло засыпать, – сказал он и вытащил меня на поверхность.
И тогда я увидел, что моя яма вовсе не столь глубока – папе она была по грудь.
Темнота относительна.
Брайан
Переезд в комнату на пожарной станции занял у Анны меньше десяти минут. Пока она складывала одежду в тумбочку и искала место для своей расчески на полке, я вышел в кухню, где Полли готовил ужин. Все ребята ждали объяснений.
– Она поживет здесь со мной немного, – проговорил я. – Нужно решить некоторые проблемы.
Цезарь оторвался от журнала.
– Она будет выезжать с нами на вызовы?
Об этом я не подумал. Возможно, это отвлекло бы ее, она бы чувствовала себя кем-то вроде стажера.
– Вероятно.
Полли повернулся. Сегодня он готовил фахитас, говядину.
– Все в порядке, капитан?
– Да, Полли. Спасибо, что спросил.
– Если ее кто-то обижает, – произнес Рэд, – то ему придется иметь дело со всеми нами.
Остальные закивали. Интересно, что бы они подумали, если бы я сказал им, что люди, обижающие Анну, это мы с Сарой. Я оставил ребят заканчивать приготовления к ужину и вернулся в комнату, где Анна сидела на второй койке, поджав под себя ноги.
– Эй, – позвал я, но она не ответила. Я не сразу понял, что у нее на голове наушники, через которые в ее уши вливалось бог знает что.
Она увидела меня, выключила музыку, сняла наушники и повесила их на шею, как удавку.
– Привет.
Я сел на край койки и взглянул на нее.
– Может, ты хочешь чем-то заняться?
– Например?
Я пожал плечами.
– Не знаю. Поиграть в карты.
– Ты имеешь в виду покер?
– В покер, в пьяницу, во что угодно.
Она внимательно посмотрела на меня.
– В пьяницу?
– Хочешь, заплети себе косички.
– Папа, – спросила Анна, – с тобой все в порядке?
Мне было легче войти в разваливающийся на куски дом, чем пытаться развлечь ее.
– Просто… Я хочу, чтобы ты знала: можешь делать здесь все, что хочешь.
– А можно в ванной оставить упаковку тампонов?
Мое лицо сразу же залилось краской, и, словно это было заразно, Анна тоже покраснела. У нас на станции была лишь одна женщина. Она работала неполный день, поэтому женский туалет был только на первом этаже.
Волосы Анны упали на лицо.
– Я не хотела… Я могу положить их в…
– Можешь оставить их в ванной, – объявил я. Потом торжественно добавил: – Если кто-то пожалуется, мы скажем, что это мое.
– Папа, но тебе же никто не поверит. Я обнял ее.
– Может, у меня не очень хорошо получается. Я никогда не жил в одной комнате с тринадцатилетними девочками.
– Мне тоже не часто приходилось жить с сорокадвухлетним мужчиной.
– Хорошо, иначе я бы его убил.
Я почувствовал, что она улыбнулась. Может, это будет и не так трудно, как казалось. Возможно, мне удастся убедить себя в том, что этим я сохраню семью, даже если сначала ее придется разделить.
– Папа?
– Что?
– Просто, чтобы ты знал: никто не играет в пьяницу, как только перестает ходить на горшок.
Она обняла меня так крепко, как делала это, когда была маленькой. И я вспомнил, когда в последний раз держал Анну на руках. Мы шли через поле, все впятером. Рогоза и дикие ромашки были выше нее. Я подхватил ее на руки, и мы вместе понеслись по высокой траве. Но потом сообразили, что у нее уже длинные ноги и она слишком большая, чтобы сидеть у меня на руках. Анна начала вырываться, я поставил ее на землю, и дальше она пошла сама.