Быть может, Софи знает меня лучше, чем я сам. Я действительно сажаю слово «Делия» к себе на кончик языка, как будто это не слово, а стайка бабочек. Я действительно готов отдать ей последнюю картошку фри. Я действительно целую ее всякий раз, когда это позволяет этикет. И пускай это нечестно, но я никогда не винил ее за то, что она меня не любит. Но вот тут Софи ошиблась: это не потому, что я щажу ее чувства.
Это потому, что когда ее ранят, больно становится мне.
Я влачу свои жалкие стопы — ну, во всяком случае, тащусь во взятой напрокат колымаге — к трейлеру Делии. Глупо рассчитывать, что мне удастся ее избегать всегда. Может, она решит притвориться, будто этого поцелуя никогда и не было. Может, я смогу просто извиниться — и притворяться будем уже мы оба.
Но когда я подъезжаю, машины ее на месте не оказывается. Софи опрометью бросается в трейлер, я же замираю в нерешительности. Но прежде чем я успеваю скрыться незамеченным, мне навстречу выходит Эрик с протянутой рукой.
Выглядит он чудовищно: под глазами чернеют круги, а в этой одежде он, похоже, спал.
— Слушай, Фиц, — начинает он. — Насчет того, что случилось…
Меня как будто разрубают секирой. Неужели Делия ему призналась?
Он тяжело вздыхает.
— Я не должен был рассказывать Делии, что ты пишешь статью о деле ее отца.
По сравнению с моим этот проступок кажется детской шалостью.
— И ты меня извини, — говорю я, имея в виду совсем другую ошибку.
Я неуверенно дергаю ручку на дверце машины.
— Ты простишь меня за то, что я повел себя, как последний мудак?
— Уже простил.
— Тогда почему убегаешь быстрее, чем Джесси Хелмс[28] с гей-парада?
— Ты тут ни при чем, — сознаюсь я.
— Вот как? — Эрик подходит к машине. — Тогда это, наверное, связано с бегством Делии.
— Она убегала быстрее Джесси Хелмса?
— Быстрее, чем Трент Лотт с корпоратива «Черного дерева»,[29] — усмехается Эрик. — Так из-за чего вы поругались?
«Из-за тебя», — мысленно отвечаю я. Если представить наши жизни переплетением нитей, центральным узлом будет Эрик. Я боюсь тянуть за эту нить — боюсь распустить все остальное.
Я все еще помню, как он смотрел на меня с верхушки дуба и кукарекал петухом от радости: он взобрался туда первым. Я помню его голос, пробивающийся сквозь шум дождя по крыше (как будто сверху сыпали тысячи спичек): он клянется, что бродяга, который живет в штольне у дамбы, по ночам превращается в самого Дьявола. Я помню, с какой силой он обнял меня, когда мы увиделись на первых университетских каникулах. Я помню, как сияют его глаза, когда в них отражается лицо Делии.
Я бы никогда не заставил Делию выбирать между мною и Эриком, потому что сам не смог бы выбрать между ними.
— Я просто устал, — говорю я наконец. — Голова трещит.
Эрик возвращается к трейлеру.
— Заходи, дам тебе аспирину.
Делать нечего, я следую за ним. Софи в спальне играет в чревовещателя с целой ордой Кенов и Барби. Маленький кухонный столик завален бумагами.
— Даже не знаю, как я смогу подготовиться к завтрашнему утру, — причитает Эрик. — Сегодня из Векстона прилетают несколько стариков, живших в доме престарелых. Они будут оценивать моральный облик подсудимого. Я должен встретить их в аэропорту. — Он смотрит на меня. — Камень, ножницы, бумага?
Я вздыхаю и сжимаю руку в кулак.
— Камень, ножницы, бумага, раз-два-три, — декламируем мы дуэтом. Я выбрасываю бумагу, Эрик — ножницы.
— Ты всегда выбираешь ножницы! — жалуюсь я.
— Тогда какого хрена ты всегда выбираешь бумагу? — Он снисходительно улыбается мне. — «Авиалинии США», прилет в три часа. Тебе понадобится шесть инвалидных кресел.
— Ты передо мной в долгу.
— Ага. Сколько там уже набежало… семьдесят пять миллиардов и шесть долларов?
— Плюс-минус.
Я обхожу вокруг стола, аккуратно касаясь разбросанных бумаг. Слова сами выпрыгивают на меня: «предубежденный свидетель», «нападающая сторона», «провокация». Поперек листа из блокнота маркером написано: «Лгать — говорить неправду. Лежать — находиться в беззащитном, беспомощном состоянии».
— Эндрю приходится несладко, — изрекает Эрик.
— Делии тоже.
— Ага. — Взгляды наши пересекаются. — Она тебе не рассказывала, зачем вообще потащилась в эту резервацию?
У меня перехватывает дыхание.
28
Крайне консервативный политик-республиканец, сенатор от штата Северная Каролина.
29
Трент Лотт — сенатор от штата Миссисипи, снискавший дурную славу расистскими заявлениями.