129 
- Любовь, какую ни один,
- Быть может, человек
- Из сердца пламенных глубин
- Не исторгал вовек, —
- Примчалась бурною волной
- И кровь мою зажгла,
- И жизни солнечный прибой
- Мне в душу пролила.
- Ее приход надеждой был,
- И горем был уход.
- Чуть запоздает — свет не мил,
- И в бедном сердце — лед.
- Душою жадной и слепой
- Я рвался к небесам —
- Любимым быть любовью той,
- Какой любил я сам.
- Но, наши жизни разделив.
- Пустыня пролегла —
- Как бурный штормовой прилив,
- Безжалостна и зла.
- Она коварна, как тропа
- В глуши, в разбойный час;
- Закон и Злоба, Власть, Толпа
- Разъединяли нас.
- Сквозь тьму преград, сквозь мрак обид,
- Зловещих снов, скорбей,
- Сквозь все, что мучит и грозит,
- Я устремлялся к ней.
- И радуга легка, светла,
- Дождя и света дочь,
- Как в полусне, меня вела,
- Пресветлая, сквозь ночь.
- На облаках смятенной тьмы
- Торжественный рассвет,
- И нет тревог, хоть бьемся мы
- В кольце нещадных бед.
- Тревоги нет. О светлый миг!
- Все, что я смел с пути,
- Примчись на крыльях вихревых
- И мщенья возвести!
- Поставь, Закон, свой эшафот,
- Низвергни, Злоба, в прах!
- О власть, где твой жестокий гнет? —
- Мне уж неведом страх.
- Мне руку милая дала
- В залог священных уз,
- Две жизни клятвою сплела —
- И нерушим союз.
- Она клялась мне быть женой,
- И поцелуй пресек
- Ей путь иной: она со мной
- На жизнь, на смерть — навек.
- О, наконец вслед за мечтой
- Взлетел я к небесам:
- Блажей, любим любовью той,
- Какой люблю я сам.[32]
Едва закончив, мистер Рочестер встал и подошел ко мне; меня смутило его взволнованное лицо и блестящий соколиный взгляд, нежность и страсть в каждой черте. Я растерялась, затем овладела собой. Нет, я не желала ни идиллических сцен, ни пылких объяснений, а тут мне угрожало и то и другое. Я должна была приготовить оружие защиты. Я отточила свой язычок, и когда он подошел ко мне, спросила задорно, на ком он собственно собирается жениться.
Что за странный вопрос задает ему его любимая Джен?
Ничуть не странный, наоборот, совершенно естественный и необходимый. Ведь он только что пел о том, что его любимая должна умереть вместе с ним. Так что же он хочет сказать этой чисто языческой идеей? Я отнюдь не собираюсь умирать вместе с ним, пусть не надеется.
О, единственно о чем он просит, чего он жаждет, это чтобы я любила его живого. Смерть не для таких, как я.
Вот еще! Я так же умру, как и он, когда настанет мой час, но я собираюсь ждать этого часа, а не спешить ему навстречу.
Прощу ли я ему это эгоистическое желание и не докажу ли свое прощение примиряющим поцелуем?
Нет уж, увольте!
Тут я услышала, как он назвал меня «злой девчонкой» и затем добавил:
— Другая женщина растаяла бы, если бы в ее честь были спеты такие стансы.
Я уверила его, что я от природы сурова и черства и у него будет полная возможность в этом убедиться. Да и вообще я собираюсь показать ему за этот месяц целый ряд неприятных черт моего характера. Пусть знает, какой выбор он сделал, пока еще не все потеряно.
Не собираюсь ли я успокоиться и поговорить разумно?
Успокоиться я могу, что же касается разумности, то я льщу себя надеждой, что говорю разумно.
Он негодовал, ворчал и чертыхался. «Очень хорошо, — решила я, — злись и негодуй, сколько хочешь, но я уверена, что в отношении тебя это самая правильная линия поведения, лучше не придумаешь. Я люблю тебя сильней, чем могу сказать, но я не собираюсь разводить сентименты, а своей колючей трезвостью я и тебя удержу на краю пропасти. Я сохраню то расстояние между тобой и мной, которое необходимо для нашего общего блага».
Мало-помалу я довела его до сильного раздражения. Когда он, наконец, рассердившись, отошел на другой конец комнаты, я встала и, сказав: «Желаю вам доброй ночи, сэр», — как обычно, спокойно и почтительно, выскользнула через боковую дверь и тихонько улизнула.
Так я держала себя с ним в течение всего критического месяца, остававшегося до свадьбы, и достигла наилучших результатов. Правда, мистер Рочестер был все время сердит и недоволен, но в общем я видела, что это его скорее развлекает и что овечья покорность и голубиное воркованье больше поддерживали бы в нем деспотизм, но меньше импонировали бы его трезвому уму и здравым чувствам и даже, пожалуй, меньше пришлись бы ему по вкусу.
129 
