Ей тяжело, подумал Слейд. Тяжело объединить профессиональные чувства с личными. Он сам сталкивался с подобной проблемой во время первой зарубежной командировки. Боль и страдания детей забыть невозможно.
— Но ты и есть неопытная мать, а больные дети — подходящая причина для паники.
Он их видел слишком много. Слишком много детей с такими же тусклыми, как у Ребекки, глазами. Детей, которые умирали, потому что рядом не было врача.
Шейла понимала, что ведет себя отвратительно. Она же врач, черт побери. Нет причин чувствовать себя такой беспомощной. И все же, чем дольше она металась по комнате с ребенком на руках, тем беспомощней себя чувствовала.
— Я отвезу ее в больницу, — вдруг решила Шейла. Понадеясь вначале, что все уладится к утру, теперь она не хотела терять ни минуты.
Именно это Слейд собирался предложить.
— Поехали, я отвезу.
Выходя в коридор, он удивился, как Ингрид умудряется спать в таком шуме.
— Ингрид здесь?
— Нет, у матери. Заболела. У нее грипп.
Во вторник, вернувшись из колледжа, Ингрид пожаловалась на головную боль, а утром в среду началась рвота. Приехала мать и забрала ее.
— Я что-то слышала о начинающейся эпидемии гриппа.
Шейла умолкла, только сейчас осознав, как хотела, чтобы Слейд вернулся домой, как страшно ей было столкнуться с этим первым кризисом в одиночестве.
Схватив одеяльце, она завернула в него Ребекку. Сама она была одета, хоть уже шел двенадцатый час ночи. Весь вечер она провела с Ребеккой, пытаясь успокоить и убаюкать ее.
Слейд открыл парадную дверь.
— Удивляюсь, что ты раньше не подумала о больнице.
Шейла прошла за ним к его машине, стоявшей перед гаражом. Она сгорбилась, прижимая ребенка к груди, защищая от моросящего дождя. Слейд открыл заднюю дверь, и Шейла скользнула внутрь. Его чемодан стоял на сиденье. Господи, спасибо, что он вернулся.
Слейд вытянул ремень безопасности и пристегнул ее.
— Я все надеялась, что пройдет. Началось лишь несколько часов назад, — призналась она, когда Слейд сел за руль. — Но малышка ничего не ела. И плачет, когда я пытаюсь накормить ее. А ведь у нее такой хороший аппетит...
— Вся в папочку, — пошутил Слейд, заводя мотор и быстро выруливая на улицу. Если полицейский попытается задержать его за превышение скорости, что ж, он не против эскорта. Свет фар осветил салон машины. Слейд взглянул на Шейлу в зеркало заднего вида.
— Не волнуйся, все будет в порядке.
Он пытается утешать, подумала Шейла с печальной улыбкой.
— Это мне следовало бы так сказать.
— Скажи, — попросил он, улыбаясь, но оставаясь серьезным. — Я сам не прочь это услышать.
Слейд не хотел поддаваться метавшемуся в нем страху. Страху, вызванному памятью о лицах детей, потерявших надежду. Детей, чье детство оборвали мужчины, одержимые войной.
Детей, которые умирали прежде, чем получали шанс на жизнь.
Шейла облизала пересохшие губы.
— Я носила Ребекку в клинику в тот день, когда ты уехал, и Лайза упомянула о начинающейся эпидемии гриппа.
Шейла уверила себя, что она виновата в том, что подвергла девочку опасности. Слейд видел страдание в ее глазах.
— Это моя вина. Я не должна была возить ее туда.
— Почему? Там были больные?
— Нет, но...
— Тогда не казни себя, — посоветовал он спокойным голосом, как будто уговаривая человека, готового броситься с карниза девятого этажа. — Возможно, она заразилась от Ингрид или еще в больнице. Ты не сумеешь держать ее под стеклянным колпаком.
Она знала, но не могла избавиться от чувства вины и не могла перестать ощущать себя такой беспомощной.
— Я знаю, — голос Шейлы был тихим, в нем слышались слезы. — Она такая крохотная.
Да, крохотная. Но Слейд не хотел думать о плохом. В жизни слишком много плохого. Единственный способ продолжать жить, как он понял на собственном опыте, — это сосредоточиться на хорошем.
— Не успеешь оглянуться, как она попросит ключи от твоей машины.
Шейла хмыкнула. Если Слейд может быть оптимистом, она тоже постарается. Просто раньше с ней лично не случалось ничего такого страшного.
Их глаза встретились в зеркале заднего вида.
— Я думала, что ты купишь ей «корвет».