— Тамаки, — подмигнув Тодороку, заговорил Киндаити. — Если твоя мама вчера до одиннадцати где-то была с Мидзусимой, и, допустим, Катагири-сан была убита до этого часа, то ведь это алиби не только Мидзусимы, но и твоей мамы, так?
— Моей мамы? — вытаращила свои круглые глазищи Тамаки. — Но она никакого отношения к убийству не имеет!
— Ну как же? Они же были соперницами с покойной.
— Да нет, Мидзусима, может, и хотел от хозяйки чего, но она-то с ним и знаться не желала. Просто журналы мод ему одалживала, раз уж он просил. Через меня и передавала.
— Журналы? А вот таких среди них не было? — Тодороку, перемигнувшись с Ямакавой, извлек из-под стола «Фанси Бол».
Тамаки простодушно уставилась на обложку.
— Точно не скажу. Может, и были.
— Но их же через тебя передавали?
— Через меня. Но она такая аккуратная была, всегда их в бумагу завертывала. Ну и Мидзусиме тоже приходилось их так же возвращать, завернутыми. Сейчас-сейчас… — Она быстренько перелистала страницы. — Вообще-то мне кажется, что я этот журнал у него видела. А может, и здесь смотрела.
Значит, Киёми таки видела «Фанси Бол» у художника.
— Тамаки, ты ведь поднималась вчера с Мидзусимой на крышу двадцатого корпуса?
— Да.
— Он расспрашивал, как сегодня будут покрывать крышу варом?
— Точно не помню. Но Сабу-тян всегда говорит, что Мидзусима просто типичный человек искусства.
— В каком смысле?
— Любопытный ужасно. Всегда обо всем расспрашивает, прямо как ребенок. Иногда просто надоедает. А Эномото тоже считает, что эти люди все такие.
— Ну-ну! А что это за история, когда Сабу-тян хотел на озере Катагири-сан сфотографировать, а она рассердилась?
— Мы туда без него поехали. Просто мадам никогда никуда не выходила, а мы с Киёми сговорились и все же ее вытащили.
— А он сам к вам присоединился?
— Ну да. Я маме рассказала, а она Мидзусиме. А Мидзусима посчитал, что одному ему появиться там будет неудобно, вот и подбил Эномото и Сабутян. Они втроем нас догнали.
— Понятно. А потом?
— Мы катались по озеру на лодке, и вдруг прямо на нас другая — вот-вот столкнемся! Я как заору, как подскочу — мы чуть не перевернулись! А оказалось, это Мидзусима-сэнсэй и Эномото с Сабу-тян.
— Когда он фотоаппарат достал?
— Когда мы в лесу полдничать сели, часа три было. Хотел, наверное, общее фото на память сделать, но уж как-то неожиданно прицелился, и хозяйка страшно разозлилась.
— Так ни одного снимка и не сделали?
— Потом снялись, у меня дома есть. Только она в кадр не попала.
— И когда это произошло?
— Когда? Страшно жарко тогда было… А, вспомнила! Первое воскресенье августа. У нас здесь выходные первое и третье воскресенье.
Ямакава достал ежедневник.
— Первое воскресенье августа — это шестое число.
— Тамаки, а тебе известно что-нибудь об убитой? Чем она занималась прежде, где?
— А Киёми или Дзюнко что-нибудь знают? А еще лучше — Итами-сан?
— Да нет. Мы с этим вопросом просто замучились.
— Ну так, а я-то что? Уж если кто и знает, так это Итами-сан. Он вчера вечером сюда приходил, вот!
— Почему ты так считаешь? Ты что, видела, как он отсюда выходил?
— Нет, этого я не видела. Поэтому утверждать не могу, но все же…
— Пусть хоть неточно. Давай, рассказывай все, что заметила. Может, ты встретила его вечером, когда шла домой от Сабу-тян?
— Нет, не так было. — К девочке снова вернулась присущая ей непосредственность, глаза озорно смеялись. — Ладно уж, все расскажу. Я к нему пришла, а он говорит, у меня родные дома, и утащил меня гулять. Знаете, там за двадцатым корпусом внизу озеро есть? Его Таро называют. Вот мы туда и пошли. Но только…
— Что — «только»?
— Только не думайте, мы ничем таким не занимались. Сабу-тян к девчонкам не пристает, и я тоже не хочу стать, как мама. Он все о своих мечтах рассказывал, про киностудию. Его очень вдохновило, что Эномото так повезло. Там у озера огромный дуб растет, знаете?
— Да, с крыши видели.
— Вот мы прямо под ним и сидели, к стволу прислонившись. Вдруг— с другой стороны фонарик. И в нашу сторону двигается. А потом шаги послышались. Мы под деревом затаились, смотрим — это Итами-сан берегом прошел. Нас не заметил, вверх по склону поднялся и в эту сторону направился.
— Когда примерно это было?
— Точно в девять сорок.
— Откуда такая точность?