Жизнь Фейрфекса была нелегкой, и приходилось трудиться с рассвета до заката, чтобы выжить. Гаррик знал, что тот не жалуется и предпочитает скромное существование рыбака грабежам и набегам.
Скальд[2] допел шуточную песню о проделках Локи, развлекая восторженных слушателей ужимками и непристойными жестами. Те ревели от восторга. Даже Ансельм хохотал до слез.
Когда шум немного утих, Элоиза наклонилась поближе к сыну и шутливо прошептала:
— Знаешь, Гаррик, твое повествование о славянском племени было почти таким же интересным, как это. Ты уверен, что немного не приукрасил?
— Стыдись, женщина! — проревел Ансельм, услышав слова жены. — Моему сыну ни к чему преувеличивать, как это обычно делаю я!
И сам первым рассмеялся собственной шутке.
— Да уж, у тебя никогда не поймешь, где кончается истина и начинается сказка, — согласилась Элоиза. — И насчет истории с кельтской девушкой. Хотела бы я знать, сколько здесь вымысла, — задумчиво добавила она.
Ансельм мрачно нахмурился:
— Ну уж эту историю мне нет нужды приукрашивать, госпожа!
Гаррик с любопытством оглядел родителей. Он подробно рассказал о своих приключениях, но еще не успел спросить об упрямой девице, которую нашел прошлой ночью в своей постели.
— Ну как девушка, Гаррик? — спросила мать. — Я видела ее вчера, и она по-прежнему была полна горечи и злобы. Даже не хотела поговорить со мной.
— Печально, конечно, но боюсь, она все-таки открыла рот!
— Так тебе довелось испытать на себе силу ее духа? — хмыкнул Ансельм.
— Духа? Скорее уж ослиного упрямства. Так она принадлежит мне?
— Тебе одному.
— Понятно. Только ей это не по нраву, — проворчал Гаррик.
— Я так и думал, — ухмыльнулся Ансельм, отчего сын еще больше помрачнел.
Отец рассказал Гаррику о поимке и пленении Бренны. Эту историю он никогда не уставал повторять, и, хотя остальные почти не слушали, Гаррик не пропустил ни единого слова.
— Но почему же ты отдал ее мне? — спросил он наконец, наполняя кубок из чаши с медовухой.
— Девушка ненавидит меня, поскольку считает виновным во всех своих бедах. Я видел, как она управляется с мечом, и должен признаться, что хотел бы держаться от нее подальше, чтобы не быть постоянно начеку. Мать же твоя, в ее преклонном возрасте, нуждается в тишине и покое, ей уже тяжело справляться с такими буйными созданиями. Правда, Хьюг хотел ее, но, после того как девчонка показала коготки, передумал. Он знал, что я хочу отдать Бренну тебе и поэтому выбрал ее сводную сестру.
— Если она действительно такова, как ты говоришь, — раздраженно нахмурился Гаррик, — к чему она мне? От такой рабыни одни лишь неприятности. Уж лучше ее продать.
— Значит, она тебе не угодила? — Ансельм помрачнел. — Любому мужчине пришлась бы по вкусу такая красавица!
— Ты ведь знаешь, как я отношусь к женщинам, — резко прервал его Гаррик. — А эта ничем от остальных не отличается. Конечно, она ценная собственность. Но какое от нее удовольствие? Нет, она мне ни к чему. — Он медленно покачал головой, не желая признаваться даже себе, что девушка чем-то притягивает его.
Бренна как раз успела вернуться в комнату для шитья, когда дверь снова открылась и вошла молодая женщина с подносом. Растрепанные потускневшие оранжево-красные волосы повисли унылыми прядями, голубые глаза застланы дымкой усталости.
— Джейни?
— Значит, станешь говорить со мной? — удивленно спросила женщина. — А я уже начала сомневаться.
— Прости, — виновато пробормотала Бренна. — Я не хотела срывать злость на тебе. Знаю, что и без того слишком тебя обременяю.
Джейни безнадежно пожала плечами:
— Нехорошо, что Ярмилла велела держать тебя связанной. Кого такое не рассердит? Мне все еще приказано приносить сюда еду, хотя ты и на свободе.
Бренна вновь ощутила угрызения совести, ведь маленькая женщина выглядела такой измученной.
— Я бы сама позаботилась о себе, но Ярмилла приказала оставаться здесь.
— Знаю, — кивнула Джейни, пытаясь улыбнуться. — Такая красавица обязательно вызовет переполох внизу. Ты, должно быть, умираешь от голода. Ярмилла совсем позабыла о тебе, да и я тоже только сейчас освободилась. Вот, поешь, это поможет тебе продержаться, пока я смогу принести ужин.
— Ты можешь остаться и немного поговорить со мной? Я хотела поблагодарить тебя за все, что ты для меня сделала.
— Это совсем ни к чему. Мне было велено позаботиться о тебе, но я и так бы все сделала. Мы ведь дочери одного народа.