Для своей выгоды и своих войн с соседями Хьюго ограбил все что можно и что нельзя во владениях ее матери. Он расторг помолвку, которую заключили для нее отец и мать, и держал Ровену при себе, чтобы обдирать ее вилланов и призывать каждый год на войну ее вассалов.
Но в прошлом году Д'Эмбрей решился на безумную затею — захватить Дайвуд, который расположен между одним из владений Ровены и его собственным. Это было все равно, что сунуть руку в осиное гнездо, потому что Дайвуд принадлежал Фулкхесту, который не только пришел на помощь своему вассалу из Дайвуда, но и после их победы систематически нападал при всякой возможности на человека, посмевшего покуситься на его владения.
И тут Хьюго обнаружил, сколь беспомощен его король, который не пришел ему на помощь, слишком обремененный другими своими проблемами. В конце концов Хьюго был убит два месяца назад на войне, которая развязалась из-за его жадности, но Фулкхест не успокоился. Гилберту донесли, что этот лорд все еще угрожает местью.
Гилберт предложил мировую, но ему было отказано, и это привело его в такую ярость, что он решил вернуть себе владения д'Эмбрея любой ценой. Такой ценой оказалась Ровена, которую он собрался выдать замуж за старого развратника. Гилберт сказал ей, что это ненадолго и что скоро он возьмет ее обратно под опеку, потому что старик стоит одной ногой в могиле. Но за время брака, подчеркнул Гилберт, она должна заиметь ребенка, ибо только тогда они смогут получить земли и богатства Лионса. Таким образом, он будет иметь достаточно средств, чтобы отвоевать обратно собственность д'Эмбрея, которая была сейчас в руках Фулкхеста.
С точки зрения Гилберта, это превосходный во всех отношениях план, который не будет стоить ему ничего, но если удастся, то принесет все, чего он жаждет, — включая в отдаленном будущем Ровену в его постели. Такова еще одна из целей его плана, поскольку он наполовину околдован маленькой белокурой красавицей, которой являлась его сводная сестра.
Он начал желать ее с первого дня, как увидел, когда ей было только пятнадцать. Но отец не позволил ему взять ее, объяснив, что ее ценность резко упадет ei-ли она не будет девственницей. У Гилберта было достаточно ума и терпения, чтобы подождать, когда эта проклятая девственность уже не будет столь важна после замужества Ровены.
Вот почему Гилберт обращался с ней хорошо. Он надеялся, что Ровена все же захочет его, когда удастся в конце концов завлечь ее в постель. Он желал ее настолько, что даже женился бы на ней, если бы в этом была хоть какая-нибудь выгода. Но поскольку д'Эмбрей сейчас и так контролировали ее земли, то такой брак ни к чему.
С точки зрения Гилберта, выдать Ровену замуж без ее согласия было бы очень просто, но это настроит девушку против него. Он совсем не думал о том, что избиение матери скажется не в лучшую сторону в его отношениях с Ровеной, поскольку считал, что это обычная вещь, отец его ведь часто избивал леди Анну. Это был самый заурядный способ воздействия, и Гилберт использовал его в первую очередь, когда не удавались словесные уговоры. Однако, не учел, что Ровена жила последние три года в Кэмеле, а не с матерью в замке Эмбрей, и не видела того, что привык видеть он сам. Кроме того, ошибкой Гилберта было предположение, что Ровена относится к своей матери так же, как он к своей, то есть никак. Поэтому он не ожидал никакой реакции со стороны Ровены на избиение и даже не смотрел в ее сторону. Но когда Анна повернулась и взглянула на дочь, Гилберт тоже оглянулся и разозлился, увидев, какой промах допустил. Девчонка привязана к матери, и очень. Ее большие сапфировые глаза полны слез.
Лучше бы он опоил ее и выдал замуж за Лионса в бессознательном состоянии, чем сделал то, что сделал. Сейчас эти милые голубые глаза смотрели на него с такой ненавистью, что Гилберт понял — она никогда не пожелает его так, как ему хотелось. Ну ладно! Он все же ее получит, и, злясь на то, что это будет не так, как задумывалось, рыцарь сжал кулак и нанес Анне удар по голове. Она беззвучно рухнула на руки оруженосцев.
Ровена издала придушенный крик и прошептала:
— Нет. Не надо больше. Он оставил мать висеть без чувств на руках его людей и подошел к дочери. Гилберт все еще прикидывал во что обойдется ему этот промах с ней в плане его личных притязаний. Он приподнял ее за подбородок, чтобы заглянуть в глаза. В силу своих чувств он не был груб с ней, даже несмотря на гнев и не желая того сам, он вдруг вытер слезы с одной из ее щек. Однако спросил жестко: