Последние отзывы

  55  

Вдруг кто-то крепко обнял ее сзади, повернул к себе и прижал к своей груди, пытаясь успокоить. Ей подумалось, что это Лазарь. Она даже не взглянула, чтобы убедиться в этом, настолько все ей было безразлично. Неожиданное, никогда ранее никем не проявленное к ней сочувствие подействовало на Таню так, что она вдруг зарыдала во весь голос. И ей не было стыдно, что она, научившая себя сдерживаться всегда и везде, плачет навзрыд при чужих людях. Наоборот, это вдруг оказалось легче сделать, чем держать ноющую боль и обиду в себе. Но она только не понимала, что сильнее задело ее — слова Штефана или то, что она ему стала безразлична.

Сквозь плач она едва различала слова, которые ее утешитель говорил ей, даже голос не узнавала, а когда вдруг сообразила, чей он, вздрогнула и попыталась вырваться из объятий, что было совсем не просто. Он не отпускал ее, значит, придется выслушивать утешения от самого главного своего обидчика! Неужели ему есть что сказать?

— Прости, Таня! Извини, умоляю! Я иногда веду себя ужасно, словно в меня дьявол вселяется. Меня так и называют — дьявол. Но я предупреждал тебя об этом, правда? И потом, когда я бываю удивлен, крайне удивлен, я не могу.

— Удивлен? Разочарован, правильнее сказать, — всхлипывая, заметила Таня.

— Нет, именно удивлен. Меня трудно чем-нибудь удивить. В моей жизни нет места сюрпризам. Я не умею правильно воспринимать их.

— У тебя вообще весьма своеобразное отношение к чему бы то ни было, Штефан! Ты не находишь?

Это было не самое умное замечание, которое следовало изречь в данный момент, как раз когда он проявил к ней сочувствие и попросил прощения. Но Таня сказала то, что знала и с чем уже неоднократно успела столкнуться. Правда, теперь было непохоже, что он собирается целовать ее… «А жаль!» — мелькнуло в голове у девушки.

Они постояли молча, и Таня не ждала от него ответа на свой вопрос. Но Штефан вдруг сказал:

— Но, кажется, ты справляешься со мной в таком состоянии очень хорошо. Правда?

Ну что ты будешь делать? Опять она густо залилась краской. И спрятаться некуда — только снова уткнуться в его грудь…

— Только в момент перемирия" — сказала она кротко.

Штефан погладил ее по волосам.

— Я не собираюсь с тобой ссориться, — сказал он, — и не хотел тебя обидеть, поверь. Я понимаю, даже опытные взрослые женщины приходят в ужас от моей вспыльчивости и не всегда сразу.., ну, в общем, ясно что На невинную девушку я могу произвести впечатление монстра. А ты не воспринимаешь меня ни так, ни этак.

Тане такое объяснение не очень понравилось, но он прямо сказал, что думает, и она не собиралась препираться с ним.

— Некоторые невинные девушки вели бы себя так же, как я, — заметила она сухо, — но не мне, пожалуй, судить об этом. Не так ли?

Штефан тяжело вздохнул.

— Я снова рассердил тебя, — сказал он. Ее вопрос был оставлен без ответа.

— Отпусти меня, Штефан. Я уже успокоилась, разве ты не видишь?

И тут Таня увидела, что он улыбается. Смотрит на нее и улыбается своей широкой, обезоруживающей улыбкой, которая, по всему видно, означала примирение. Но Таня терпеть не может его улыбку. У нее слишком сильно начинает биться сердце, когда она видит ее. Невозможно отвести взгляд от его чувственных губ, в ней оживают сладостные ощущения, которые он разбудил в ее душе недавно . Боже милостивый, он становится совсем другим, таким близким, когда улыбается…

Он не выпускал ее из объятий еще некоторое время. Неужели понял, прочел ее потаенные мысли? Таня отошла от Штефана на безопасное расстояние и отвернулась, чтобы не дай Бог не увидеть в его глазах почти то же, что испытывала она.

— Так что ты решил, куда мы направляемся? — спросила она.

— На юг.

Что ж, они пойдут на юг, решила Таня. У нее другой путь.

Глава 21

Прошло три часа с тех пор, как они отправились в путь, держа курс на юг, но никто из спутников Тани и словом не обмолвился о еде. Время от времени они обсуждали ее внешность, ее чудесную перемену, то один, то другой рассматривали ее, даже Штефан, словно никак не могли поверить в то, что она так красива. Лазарь и Андор не скрывали своего восторга. Василий отмалчивался, что само по себе уже было достижением; он не позволял себе даже всяких гадких замечаний, как нередко случалось раньше. Что думал по этому поводу Штефан, она догадывалась, но, обдумав все еще раз, не понимала, почему его так расстраивала ее красивая внешность — ведь за красотку танцовщицу они могли выручить больше, чем за уродину.

  55