Она уже хотела запереть дверь, как вдруг ей почудился какой-то звук.
С испугу она замерла, дыхание перехватило.
Должно быть, померещилось.
Но тут звук повторился. Не то глухой хлопок, не то удар. Далеко, но вполне отчетливо. Марри выронила одеяло и в ужасе всплеснула руками.
— Господи Иисусе Вседержитель! — вырвалось у нее.
Снова тот же звук.
В самой глубине Маррина существа еще сохранились последние остатки той жизни, какую она вела без малого пятьдесят пять лет, пока все вдруг чудесным образом не переменилось, обернувшись светом и добротой. Хрупкая, убогая, невзрачная Марри уцелела наперекор всему, потому что была ловкой и смышленой. Совсем молоденькой языкастой девчонкой она сумела выжить на ословских улицах 60-х годов только благодаря хитрости. Старая шлюха Харримарри не поддалась унижениям и пьянству по одной-единственной причине: она попросту не дала себя сокрушить.
Сейчас она так перепугалась, что сердце готово было разорваться. Голова кружилась. Сесть бы куда-нибудь — и пускай привидение ее заберет, пускай дьявол сцапает ее, туда ей и дорога, думала она.
— Ой нет. Не сейчас.
Она сглотнула, стиснула зубы. Опять этот звук.
Кто-то вроде как пытается стучать по двери, но почему-то выходит плохо. Стучит неровно, с запинкой, во всяком случае неагрессивно.
Марри подняла одеяло с бетонного пола.
— Здесь я наконец-то сыскала счастье, — сказала она себе. — И не допущу, чтобы кто-то заявлялся сюда и до смерти пугал меня, старую хрычовку!
Она заковыляла к подвальной лестнице.
Бум. Бум-бум.
Теперь Марри уже не сомневалась. Стук шел от двери, возле которой она остановилась. Эта дверь была красная, в отличие от всех прочих, выкрашенных белой краской. На уровне глаз пожелтевшим скотчем приклеена картонная табличка. Рваная, надпись неразборчивая. По крайней мере для Марри.
За дверью ей почудился голос, еле внятный, может, и впрямь только почудился.
Как ни странно, бояться она почти перестала. Яростное упрямство перебороло страх. Это ее дом и ее подвал. Она выбрала замкнутую жизнь на Крусес-гате, чтобы отогнать подальше давних демонов, и никто — ни живые, ни мертвые — ничего у нее не отнимет.
Ни сейчас, ни вообще.
— Эй! — громко сказала она и стукнула по двери. — Эй, есть тут кто?
Костлявая рука похлопала по двери. Тишина. Потом стук раздался снова, да так резко, что Марри невольно попятилась.
Голос долетал словно из дальней дали. Слов не разберешь.
— Вот те на! — проворчала Марри, почесала подбородок и припала ухом к двери. — Что тут за притча… Открывай! — крикнула она. — Поверни ручку-то!
Стук не умолкал.
Марри присмотрелась к замку. Снаружи можно открыть только ключом, как и все остальные двери в подвале. А внутри должна быть такая крутилка, и дверь всегда можно отворить. Ни сам в ловушку не угодишь, ни кого другого там не захлопнешь.
Эта дверь, похоже, заперта наглухо. Марри совершенно уверилась, что внутри кто-то есть. В глубинах памяти ожили воспоминания, картины прошлого, которые она старалась отбросить. Вытолкнуть в тот мир, где больше не появлялась и куда не желала возвращаться.
Быть уличной шлюхой — это еще полбеды. Куда страшнее другое — быть отданным на произвол улицы. Марри зажмурилась, когда перед глазами замелькали помойки и подвалы, гнилые матрасы в тесных проулках и дровяных сараях, поспешные перепихивания в замызганных машинах, провонявших табаком, жирной едой и застарелой грязью.
Не сосчитать, сколько раз ее насиловали. Мало-помалу она опускалась все ниже, ее прогнали с привычного угла, отняли клиентов, приезжие шлюхи, эти окаянные русские девки, плевали на нее, сопливые юнцы над ней насмехались, ровесницы ушли. Вымерли, одна за другой, и в 99-м Харримарри сама была как ходячая смерть. Бралась за работу, от которой все шарахались, даже девчонки-литовки, которые подорвали бизнес, соглашаясь на полсотни за перепихивание без презерватива.
Харримарри помнила некий подвал. И некоего мужчину.
— Да пошел ты, не хочу я ничего вспоминать! — выкрикнула она и со всей силы треснула кулаком по красной двери. — Я тебя вызволю, касатка! Погоди маленько, Марри подмогнет!
Она проковыляла к своему отсеку, отперла дверь и схватила ящик с инструментами, который Нефис регулярно пополняла все новыми орудиями неведомого назначения.