Особенно,... 
65 
Ингвар не слушал. Смотрел на Уоррена Сиффорда. Лицо американца стало землисто-серым, на лбу выступил пот. Он прикусил костяшку пальца и по-прежнему молчал.
— Что-то не так? — спросил Ингвар.
— Shit! — чертыхнулся Уоррен и стремительно встал, едва не опрокинув кресло.
Он сдернул с подлокотника пальто, секунду помедлил и повторил, да так громко, что все как один обернулись:
— Shit! Shit! — Потом крепко схватил Ингвара за плечо. Волосы облепили потный лоб. — Я должен еще раз осмотреть апартаменты. Прямо сейчас.
С этими словами он ринулся к выходу. Ингвар переглянулся с начальником полиции Бастесеном, пожал плечами и поспешил за американцем.
— Он так и не сказал, кто ему подкинул эту идею, — брюзгливо заметил полицейский за монитором. — Ну, чтобы просмотреть более поздние записи. Ты-то не смекнула, кто этот хренов гений?
Женщина за соседним столом пожала плечами.
— Ладно, сейчас я в любом случае заслужил передышку, — сказал полицейский и пошел искать что-нибудь вроде кровати.
18
Похоже, Хелен Лардал Бентли спала крепко. Долго ли — она не знала, но помнила, что, когда начался приступ, сидела на стуле у стены, а теперь лежала боком на полу. Все мышцы ломило. Пробуя сесть, она заметила, что ушибла правую руку и плечо. Большая шишка над виском не давала толком открыть глаз.
Странно, что она не проснулась от падения. Вероятно, потеряла сознание от удара. И долго лежала без памяти. Подняться никак не удавалось. Тело не слушалось. Надо последить за дыханием.
Мысли вихрем кружились в голове. Не ухватишь. На миг перед глазами мелькнула дочка — ребенок, светловолосая трехлетняя кроха, самая красивая на свете — и снова исчезла. Лампочка на стене, словно темно-красная дыра, засосала Билли, а Хелен Бентли вспомнились похороны бабушки и роза, которую она положила на гроб, — красная, привядшая, и свет ужасно резал глаза.
Дыши. Вдох. Выдох.
Здесь слишком тихо. Ненормальная тишина. Она попробовала закричать. Из горла вырвался всхлип и тотчас смолк, будто утонул в мягкой подушке. Стены не отражали звук.
Надо дышать. Как следует, ровно, ритмично.
Время вошло в штопор. Повсюду ей мерещились цифры и циферблаты, пришлось закрыть глаза, чтобы не видеть эти тучи стрелок.
— Я хочу подняться! — хрипло выкрикнула она и наконец сумела-таки сесть.
Ножка стула впилась в спину.
— I do solemnly swear, — сказала она, сгибая правую ногу, — that I will faithfully execute…
Все-таки ей удалось повернуться, а потом и стать на колени, хотя мышцы бедер, казалось, вот-вот лопнут от напряжения. Она уперлась головой в стену и вяло отметила, что стена мягкая. Налегла на нее еще и плечом и последним усилием сумела подняться на ноги.
— …the office of President of the United States.
Невольно она сделала шаг в сторону, чтобы не упасть. Пластиковые тесемки все глубже врезались в запястья. Голова вдруг стала легкой, словно там было совершенно пусто, лишь гулким эхом отдавались удары ее сердца. Она стояла выпрямившись в полный рост, всего в нескольких сантиметрах от стены.
Дверь здесь только одна. На противоположной стене. Далеко.
Уоррен предал ее.
Надо разобраться почему, но в голове пустота, думать невозможно, вдобавок необходимо дойти до двери. Дверь заперта, теперь она вспомнила, что уже пыталась открыть ее. Мягкие стены поглощали те слабые звуки, какие она производила, дверь не отворялась. Но, так или иначе, это единственная ее надежда, ведь за дверьми непременно таится какая-нибудь возможность, а она должна вырваться из этой глухой ловушки, которая грозит ей гибелью.
Осторожно переставляя ноги, Хелен Бентли пошла по темному, пружинящему полу.
19
Мало-помалу Ингвар Стубё начал понимать, за что Уоррена Сиффорда прозвали Вождем.
На индейца Джеронимо он если и походил, то чуть-чуть. Разве что высокими скулами. Но глаза посажены глубоко, нос узкий, а щетина на подбородке до того строптивая, что уже проступила густой серой тенью, хотя с утра Сиффорд побрился. Седоватые волосы, длинноватые на лбу, лежали мягкими волнами.
— Нет, — сказал Уоррен Сиффорд, остановившись у двери президентских апартаментов в отеле «Опера». — Я не знаю человека, заснятого камерой наблюдения.
Лицо его было неподвижно, глаза смотрели прямо, бесстрастно. Ни возмущения, ни деланного или искреннего удивления по поводу невысказанного Ингварова намека.
65 
