— Ну как, удалось выяснить что-то новое?
— Хук, Блестящая Бляха!
— Напоминаю второй раз, пожалуйста, обращайся ко мне просто — сержант, — сказал я, стягивая с себя тяжёлый бронежилет. — Флевретти, вы готовы? Отлично. А теперь все трое идём к шефу, и каждый докладывает о своём. Только честно!
Комиссар торжественно сидел в своём кабинете за столом, когда мы все трое встали перед ним навытяжку. Он подумал, почесал в затылке и указал на Чмунка:
— Сначала ты. Потом Флевретти. И закончит Брадзинский. Посмотрим, что вам удалось выяснить.
— Я обошёл шесть вигвамов и больших крепостей и говорил с пятью скво и тремя охотниками. Вот их слова. Белоснежка! Хорошая, красивая. Все охотники, говоря о ней, высовывали набок язык и тяжело дышали. Вдова вождя, мачеха Белоснежки. Вела себя достойно, скорбела по мужу, ушедшему в Страну доброй охоты. Но одна скво назвала её стервой за то, что та отказалась поделиться с ней саженцами маиса. Старого чёрта Зазнобра все назвали великим вождём. Хук!
— Отлично, я думал, что мне не придётся вас учить, сержант Брадзинский, что лучшие старосты получаются из бывших уголовников, — самодовольно усмехнулся шеф. — Теперь вы, Флевретти. Что удалось нарыть вам?
— Августа де Грие, или Мачеха, как её чаще называли в селе, слыла законопослушной гражданкой и не имела судимостей. По крайней мере, в нашем компьютере на неё ничего нет. А вот Белоснежка, или мадемуазель Лили ля Флёр, была дважды задержана в соседнем округе за распитие крепких спиртных напитков в компании подозрительных карликов. Но это было ещё полгода назад, до её совершеннолетия. Потом она, похоже, взялась за ум и больше подобных-эксцессов себе не позволяла. Почти всё, что известно про старосту, я уже рассказал ранее. Напомню лишь о его родстве с Мачехой, вернее, с мадам де Грие. Хотя скорей всего о своей родственной связи они не знали. Поэтому уверенно говорить о его интересе к предполагаемому наследству было бы слишком скоропалительно. Ну что, хорошо я поработал? Я профи, да?! Профи!
— Вы неплохо поработали. Впрочем, данную информацию можно трактовать как в пользу вашей точки зрения, сержант, так и в пользу моей, — благородно признал комиссар. — Теперь ваша очередь, Брадзинский.
— Итак, в качестве доказательства того, что это не был несчастный случай, я готов провести следственный эксперимент у вас на глазах.
— Только никаких жилетов и шлемов, — с чисто спортивным интересом встрял Флевретти.
Шеф на секунду задумался и кивнул. Что ж, я равнодушно пожал плечами, смотрите сами.
— Итак, восстанавливаем предполагаемую картину преступления. Берём грабли, кладём вот здесь, берём ведро, опускаем в него садовые ножницы концами вверх. Теперь прошу вашего внимания.
Я сделал театральный шаг вперёд, наступил на грабли, и… дикая боль от удара в лоб швырнула меня на спину. Садовые ножницы безопасно скользнули по спине, зато я здорово ушибся поясницей о днище откатившегося ведра. С трудом встал, всем видом показывая, что мне совсем не больно, и, морщась, доложил:
— Как видите, самоубиться таким образом невозможно. Уверен, что этот «несчастный случай» подстроен. Мы имеем дело с преднамеренным убийством.
Все переглянулись, и комиссар вынужденно признал:
— Очень похоже. Ну-у, теперь сравним баллы. Показания Чмунка говорят в пользу моей версии. Показания Фурфура и вам, и нам. Убедительный следственный эксперимент целиком подтвердил правоту вашей версии. Итого один — один. Думаю, можно продолжить. Я подтверждаю ваши полномочия, Брадзинский. Что вы намерены делать дальше?
— Займусь Белоснежкой. То есть мадемуазель Лили ля Флёр.
— Даю вам на это ровно один день, — подумав, решил шеф. — До этого гражданин Жюбер останется под арестом. Я продлю время его задержания, но томить его больше трёх дней без предъявления официального обвинения мы не имеем права по закону. Значит, либо послезавтра с полным пакетом улик и доказательств вы идёте к прокурору, либо мы приносим извинения задержанному, а вы пишете заявление об уходе. Устраивает?
— Так точно, комиссар.
Мне снова не понравился его тон, но тем не менее пока факты были на моей стороне. Мы трое вышли из кабинета шефа.
— Приложи мокрую тряпку ко лбу, у тебя там синяк, — сочувственно предложил Флевретти.
Он, конечно, дурак, но никто не обвинит его в бессердечии. Я зашёл в туалетную комнату, умылся, намочил тряпку и посмотрел на себя в зеркало. Поперёк лба быстро набирал цвет здоровенный синяк. Я приложил к нему мокрую тряпку и вновь резко оторвал её от лба. Синяк был вертикальный! Что неудивительно, ведь я получил граблями по лбу. Но у погибшей он был горизонтальный! Я же говорил, вот оно ещё одно гарантированное доказательство, что, возможно, её ударили другим орудием и грабли здесь совершенно ни при чём. Однако идти с этим к Жерару было уже бессмысленно, мне и так дали вести это дело, куда уж больше…