Сначала Лана держала меня за руку, потом, мягко высвободившись, предпочла идти сама. И, несмотря на то что в дорогу она как современная женщина надела туфли на довольно высоком каблуке, умудрялась двигаться по мягкой земле легко и грациозно, не проваливаясь и не замедляя шаг.
В степи всегда замечаешь все детали, даже самые незначительные. Возможно, поэтому песни кочевников так длинны и так подробны – увидел, спел…
– Это здесь. – Я обернулся к ней. – Что дальше?
– А ты как думаешь?
– Ну, видимо, проводить какой-то ритуал… Мне нужно быть обнаженным?
– Бред… – раздраженно фыркнула она. – Далеко не во всех действиях нужно раздеваться. Просто пройди в середину, ты сам почувствуешь, где надо остановиться.
Ты со мной?
– Я подойду позже. Место ты найдешь сам. Оно не откликнется женщине. И хватит вопросов! Прости, что кричу на тебя… У нас меньше часа. Пожалуйста, иди, прошу…
Я подчинился. Не из страха или любопытства – сейчас в моей душе не было ни того, ни другого – и уж точно не из любви к Лане. Любовь толкала меня совсем на другие поступки, да и вряд ли мне нужно было ей это доказывать. Я не ощущал себя героем. Не думал о том, КТО или ЧТО находится внизу, под толщей земли и пластами слежавшегося мусора.
Нет ничего интересного или романтичного в походе по отходам. Более того, чем ближе я продвигался к центру, тем тяжелей и несносней становились испарения, ноги проваливались почти по колено, и хрустящее, чавкающее чрево свалки словно пыталось затянуть меня в себя, похоронить, оставить себе, как поломанную, задохнувшуюся игрушку… Здесь все жило своей жизнью, парадоксально странной и мертвой, но все равно жизнью.
Я быстро устал. Лана что-то кричала вслед, но ее голос не пробивался сквозь шипение и хрипы свалки. Здесь не могло быть могилы. Мои трезвые расчеты на деле, в реальности, оказались сплошной глупостью. Древние не могли зарыть тело в овраге или яме – в то время так хоронили только бродяг и преступников. На дне любой низменности должна скапливаться вода, труп мог быть вымыт весенним таянием снега, на его могилу было невозможно принести дары, она проседала вместе с землей, и если кто-то по-настоящему хотел бы скрыть могилу, то сделал бы это проще, например просто развеяв пепел после кремации…
Пятая гора, гора, растущая вниз, перевернутый треугольник вершиной вниз как символ Антихриста – боже, какая пустая и нелепая сказка! Я все равно пройду этот отрезок пути от края до края, после чего вернусь к Лане и признаю себя полным дураком, потому что…
– Здесь. – Я не узнал собственного голоса и даже не сразу осознал, что сам произнес это слово.
Обнаружен металлический гроб, предположительно датируемый первым веком от Рождества Христова. Уверены, что это и есть цель наших общих поисков. Останки погружены в специальный контейнер. Рабочие пользовались всеми возможными средствами защиты. Во время раскопок охрана дважды отбила атаки неизвестных фанатиков, нападавших на лагерь, пришлось применить огнестрельное оружие. Есть жертвы с обеих сторон. Лица, ответственные за погрузку гроба, ликвидированы в соответствии с вашими распоряжениями. Местная милиция начинает проявлять к нам слишком активное внимание. В ваших интересах остановить это. Мы не намерены диктовать новые условия, но напоминаем, что на данный момент груз у нас. Мы ждем пополнения счетов. В противном случае контейнер будет безвозвратно утерян…
Время остановилось. Я не мог сделать ни шагу, ноги увязли, ступни покалывало неприятными раскаленными иглами. Что-то обвилось у колена, но, возможно, мне это показалось. Сердце билось неровно, словно раздумывая над каждым вторым-третьим толчком крови. Мысли были короткими и холодно отстраненными. Могила подо мной. Она держит. Что дальше? Зачем я здесь? Чего хочу от того, кто в ней покоится?
– Не шевелись. – Лана шла ко мне, освещенная матовым серебром лунного света. Я невольно вздрогнул – ее каблучки все так же не проваливались, она словно плыла над вязкой, жадной пастью свалки, и та ничего не могла с ней поделать. – Дай руку.
Я протянул правую ладонь. Лана встала рядом и молча положила ее себе на сердце, под левую грудь. Сквозь тонкую ткань блузки я ощущал пылающий огонь ее тела. Она ничего не говорила, не произносила никаких заклинаний, но, когда острые иглы в моих ногах стали совершенно невыносимыми, я встретился с ней взглядом и понял, что она разделяет мою боль. А может быть, и берет большую половину, ведь женщины куда терпеливее нас, мужчин…