Особенно,... 
75 
– И? – жадно потребовал Джейк.
– Что «и»?
– И что случилось потом, после того, как вмешался брат?
– Мое намерение жениться на девушке, которая выше меня по положению, он принял как оскорбление и вызвал меня на дуэль, – ответил Ян, поглощенный своими мыслями, и сделал еще одну пометку на договоре.
– Так что же сейчас эта девушка делает здесь? – спросил Джейк, почесывая голову в изумлении от нравов высшего света.
– Черт ее знает, – раздраженно пробормотал Ян. – Судя по тому, как она вела себя со мной, я догадываюсь, что она в конце концов попала в какую-то грязную историю или в этом роде, и ее репутация испорчена безвозвратно.
– А какое отношение это имеет к тебе?
Ян издал долгий раздраженный вздох и посмотрел на Джейка с выражением, ясно показывающим, что с ответами покончено.
– Я полагаю, – с горечью сказал он, – что ее семейство, вспомнив мое глупое увлечение два года назад, надеется, что я посватаюсь снова, и они сбудут ее с рук.
– Ты думаешь, это как-то связано с тем, что старый герцог говорит, будто ты его кровный внук и он хочет сделать тебя наследником?
Он терпеливо ждал, надеясь узнать побольше, но Ян не обращал на него внимания, читая бумаги. Не имея выбора и надежды на дальнейшие признания, Джейк взял свечу, собрал несколько одеял и направился в амбар. На пороге он остановился, пораженный неожиданной мыслью.
– Она сказала, что не посылала тебе записки о свидании в оранжерее.
– Она – лгунья и великолепная маленькая актриса, – ледяным голосом произнес Ян, не отрывая глаз от бумаг, – завтра я придумаю способ отправить ее отсюда и избавиться от нее.
Что-то в лице Яна заставило Джейка спросить:
– Почему такая спешка? Ты боишься попасться в ее сети снова?
– Едва ли.
– Тогда ты, должно быть, каменный, – поддразнил Джейк. – Эта женщина так красива, что соблазнит любого мужчину, пробудь он час с ней наедине, включая меня, а, как ты знаешь, я совсем не гоняюсь за юбками.
– Не давай ей поймать тебя наедине, – ответил тихо Ян.
– Не думаю, чтоб я был против, – засмеялся Джейк, уходя.
Наверху, в спальне, расположенной в конце холла над кухней, Элизабет устало стянула с себя платье, забралась в постель и, совершенно обессиленная, уснула.
В спальне, которая выходила на лестницу над гостиной, где разговаривали мужчины, Люсинда Трокмортон-Джоунс не видела причин нарушать свой обычный ритуал отхода ко сну. Отказываясь, уступить усталости только оттого, что ее трясли в фургоне с сеном и с позором выгнали из дома под дождь, что ей пришлось размышлять о том, как питаются хищные звери, что затем ее грубо отправили спать, не дав даже кусочка хлеба, она тем не менее готовилась ко сну точно так же, как делала бы это, проведя весь день за вышиванием. Сняв и сложив черное бомбазиновое платье, Люсинда вынула шпильки из волос, неторопливо провела по ним гребнем требуемые сто раз, и затем аккуратно заплела их и подобрала под ночной чепчик.
Однако две вещи лишили Люсинду душевного спокойствия настолько, что, забравшись в постель и натянув шершавые одеяла до подбородка, она не могла заснуть. Первое, и самое главное, в ее неприбранной спальне не было кувшина и тазика, в котором она могла бы помыть лицо и тело, что всегда делала перед сном. Второе, постель, на которой ее костлявое тело должно было бы отдохнуть, оказалась бугристой.
По этим двум причинам дуэнья еще не спала, когда внизу заговорили мужчины, и их голоса проникали сквозь щели в полу, приглушенные, но различимые. Из-за этого она была вынуждена подслушивать. За все свои 56 лет Люсинда Трокмортон-Джоунс никогда не опускалась до подслушивания. Она осуждала подслушивающих, факт, который был хорошо известен слугам каждого дома, где когда-либо жила. Люсинда без стеснения доносила на любого слугу, независимо от того, какой высокий пост он занимал в домашней иерархия, если заставала его или ее, подслушивающими у дверей или подсматривающими в замочную скважину.
Теперь, однако, она пала так же низко, как и они, потому что подслушивала.
Люсинда Трокмортон-Джоунс слушала.
И сейчас она мысленно повторяла каждое слово, сказанное Яном Торнтоном, проверяя его правдивость, взвешивая все, что он сказал этому не принадлежащему к приличному обществу человеку, который принял ее за служанку. Несмотря на душевное смятение, лежа на своем убогом ложе, Люсинда была совершенно спокойна, совершенно неподвижна. Глаза закрыты, мягкие белые руки сложены на плоской груди поверх одеяла. Она не ворочалась и не дергала одеяла, не хмурилась и не глядела в потолок. Люсинда была так неподвижна, что если бы кто заглянул в залитую лунным светом комнату и увидел ее лежащей там, то мог бы предположить, что у нее в ногах зажженные свечи, а в руках – распятие.
75 
