– Здрасьте, – бодро начинает он, направляясь к их столику. – Позвольте представиться. Фрэнк Тернер. Вы, я так полагаю, Лоутоны.
Он протягивает руку, но никто не отвечает на его жест. Родители Иззи потрясенно осматривают его с ног до головы.
– Одри, мы ожидали увидеть твоих родителей, – говорит миссис Лоутон.
– Они никак не могли вырваться, – без тени смущения отвечает Фрэнк, – их интересы представляю я.
– Но… – засуетилась миссис Лоутон, – я считаю, что они должны… как мы поняли, это должна быть семейная встреча…
– Я представляю интересы семьи Тернеров, – непоколебимо повторяет брат, выдвигает стул, и мы усаживаемся напротив. Лоутоны взволнованно переглядываются, шевелят губами и водят бровями, подавая друг другу знаки, но потом утихают, и становится очевидно, что обсуждение моих родителей закончено.
– Мы купили воду, – сообщает миссис Лоутон, – но можно заказать чай, кофе, что хотите?
– Вода подойдет, – отвечает Фрэнк. – Давайте перейдем к делу, да? Иззи хочет извиниться перед Одри, так?
– Давайте обозначим контекст, – с чувством говорит мистер Лоутон. – Мы, как и вы, пережили несколько ужасных месяцев. Сколько раз мы спрашивали себя: «почему?» Иззи тоже задавала себе этот вопрос. Да, дорогая? – Он мрачно смотрит на дочь. – Как такое могло произойти? И также что произошло и кто, по сути, был в этом виноват?
Он берет Иззи за руку, и я впервые прямо смотрю на нее. Блин, она изменилась. Я вдруг понимаю, что она похожа на одиннадцатилетнюю девочку. И от этого как-то не по себе. Волосы собраны в детский хвостик, эта инфантильная футболка с ленточкой, и на отца она смотрит огромными, как у младенца, глазами. А еще у нее какой-то тошнотный клубничный блеск для губ. Я даже отсюда запах чувствую.
Она за все это время на меня ни разу не взглянула. И родители не заставляли. Я бы на их месте сделала это в первую очередь. Заставила бы посмотреть на меня. Увидеть.
– Иззи пришлось нелегко, – продолжает мистер Лоутон свою очевидно заготовленную речь. – Как вам известно, она теперь на домашнем обучении, плюс довольно строгий курс терапии.
«Ух», – думаю я.
– Но продвинуться вперед она не может. – Он сжимает руку Иззи, и она смотрит на него с мольбой. – Да, дорогая? У нее, к сожалению, клиническая депрессия.
Он бросает это, словно козырную карту. Мы что, должны зааплодировать? Сказать, что нам жутко жаль, ого, депрессия – это же, наверное, так ужасно?
– И? – язвительно спрашивает Фрэнк. – У Одри тоже. – Тут он напрямую обращается к Иззи. – Я знаю, что ты делала с моей сестрой. У меня бы на твоем месте тоже началась депрессия.
Лоутоны-старшие резко вдыхают, отец кладет руку на лоб.
– Я надеялся на более конструктивную встречу, – говорит он. – Может, оскорбления оставим при себе?
– Это не оскорбление! – возражает Фрэнк. – Это факт! К тому же я думал, что Иззи собиралась просить прощения. Где оно? – Он тычет ей в руку, и она, ахнув, отдергивает ее.
– Иззи работала с командой, – продолжает мистер Лоутон. – Она кое-что написала и хочет прочесть это Одри. – Он похлопывает дочь по плечу. – Она сочинила это в поэтическом кружке.
Она написала стихи? Стихи?
Фрэнк фыркает, Лоутоны-старшие с неудовольствием смотрят на него.
– Для Иззи это будет непросто, – холодно говорит миссис Лоутон. – Иззи очень хрупкая.
– Как и все мы, – добавляет мистер Лоутон, кивает в мою сторону и корчит рожу жене.
– Да, разумеется, – отвечает она, хотя по голосу ясно, что она не совсем согласна. – Поэтому мы просим выслушать стихотворение молча, без комментариев. А потом сможем перейти к следующей части, то есть к обсуждению.
Иззи в тишине разворачивает несколько листов формата А4. Она до сих пор на меня как следует не смотрела. До сих пор.
– Иззи, мы в тебя верим, – шепчет мать. – Смелее. – Отец похлопывает ее по плечу, а Фрэнк изображает, будто его рвет.
– Когда наступила тьма, – дрожащим голосом начинает Иззи – Изабель Лоутон, – меня охватила она, темнота. И я повторяла что-то зря. Я делала что-то зря. И теперь, оглядываясь назад, я вижу, как это было пошло…
Если они платили за этот поэтический курс, то их поимели.
Слушая слова, я жду какой-нибудь сильной реакции изнутри. Что во мне что-то поднимется – ненависть, желание на нее наброситься или типа того. Я жду серьезного момента, жду конфронтации. Но он не приходит. Никаких позывов нет. Я их не чувствую.