152 
В ходе работы над переводом Ветхого Завета Иероним написал два небольших археологических трактата о еврейских древностях, по сей день не утративших научного значения: «Об еврейских именах» и «Книгу о положении и именах еврейских мест» (сочинение весьма важное для изучения топографии и археологии древней Палестины) В 399 г. Иероним перевел на латинский язык трактат Оригена «О началах». Большое значение имели и его нравственно-аскетические письма, из которых более сотни дошло до нашего времени.
Последние годы Иеронима были тревожными и печальными Тяжелым ударом стала для него смерть Павлы. Сказывался упадок сил, мучили болезни. Иероним писал иппонийскому епископу Августину: «Я когда-то солдат, а сейчас инвалид, могу только хвалить твои победы и победы других, а не сам сражаться…». Уже будучи стариком, Иероним был глубоко потрясен известием о взятии Рима готами (410). «Глава мира усечена, — писал он, — пришло время слез». Умер Иероним в сентябре 420 г.
Блаженный Августин
Выдающийся философ и богослов Западной церкви Аврелий Августин родился в 354 г. в городке Тагасте, в римской провинции Нумидия (на территории современного Алжира). Его отец, небогатый землевладелец, был язычником, а мать, благочестивая Моника, — примерной христианкой. Еще в детстве она сделала мальчика оглашенным в церкви, но, по обыкновению той эпохи, отложила его крещение до годов зрелости.
Христианское учение было знакомо Августину с детства, а имя Христа, по его собственным словам, он всосал с молоком матери.
Отец, несмотря на стесненные обстоятельства, постарался дать сыну хорошее образование, в надежде, что оно обеспечит Августину какую-нибудь почетную и выгодную должность. Потратив на это остатки своего состояния, он строго взыскивал за малейшие упущения. Августин вспоминал позже: «Каких только бедствий и издевательств не испытал я тогда, когда мне, мальчику, вменялось в обязанность только одно: неукоснительно следовать наставлениям, чтобы прославиться в этом мире, преуспеть в науках и, прежде всего, в ораторском искусстве, открывающем путь к почестям и богатству. С этою целью меня послали в школу для изучения наук, пользы которых я, несчастный, понять не мог, а между тем, когда я ленился, меня секли. Так повелось исстари, и многие, жившие задолго до нас, проложили эти скорбные пути, умножившие труды и болезни сынов Адамовых».
Обучение продолжалось затем в соседнем городе Мадаврах, а когда Августину исполнилось 16 лет, его отправили учиться в Карфаген. О годах, проведенных здесь, Августин вспоминал позже со стыдом и осуждением, хотя, возможно, его представления о собственной порочности были сильно преувеличены. По натуре он был горячий юноша и, оказавшись один в большом городе, полном соблазнов (его современник Сильван называл Карфаген «омутом преступной любви»), не смог совладать со своей чувственностью. Впрочем, пора его беспорядочных любовных увлечений была непродолжительной. Очень скоро он связал свою судьбу с одной женщиной (имя ее неизвестно), которая в 372 г. родила ему сына. Августин прожил с ней около полутора десятка лет, хотя так и не связал себя брачными узами.
На самом деле плотские стремления никогда не подавляли его целиком — слишком сильна была в Августине потребность духовного совершенствования. В возрасте 19 лет на него огромное впечатление произвела не дошедшая до нас книга Цицерона «Гортензий», в которой рассматривались различные философские системы. Это популярное наставление, по признанию Августина, «зажгло в нем любовь к мудрости, желание любить ее, искать ее и достигнуть, крепко обнять и удержать». В своей «Исповеди» (в которой изложена подробная история его обращения к Богу) он говорит: «Эта книга преобразила мое сердце… изменила мои помыслы и желания; опостылела для меня вдруг всякая суетная надежда, и я жаждал с невероятной страстью бессмертной мудрости…» Но это похвальное настроение имело для него и дурные последствия. Когда Августин решил внимательнее изучить Священное Писание, слова евангелия показались ему слабыми и грубыми по сравнению с цицероновским стилем. «Я был слишком заносчив, — признавался позже Августин, — чтобы оценить его простоту, слишком поверхностен, чтобы проникнуть в сердцевину. Писание требует детской простоты души и ума взрослого, я же презрел детское и в своей спеси только мнил себя взрослым».
152 
