Шарлотта

Всё началось с пятна в форме рыбы ската, проступившего на потолке столовой. Пятно было влажное — значит, что-то не в порядке с трубами в ванной на втором этаже. Однако пятно продолжало расти, пока не превратилось из ската в целую морскую волну. Добрую половину потолка, казалось, залепило чаинками. С час проковырявшись под раковинами и ванной, сантехник наконец вернулся в кухню, где я варила соус для спагетти.

— Кислота, — провозгласил он.

— Нет… Всего лишь маринара.

— В трубах, — уточнил он. — Не знаю уж, что вы туда смывали, но они все разъедены.

— Мы смываем то же, что и все другие люди. Девочки, насколько я знаю, не увлекаются химическими экспериментами в душе.

Сантехник лишь развел руками.

— Я могу поменять трубы, но, если вы не устраните причину неполадки, всё повторится опять.

Его визит стоил триста пятьдесят долларов и, по моим подсчетам, был нам не по карману. О втором визите и речи быть не могло.

— Хорошо.

Еще тридцать долларов уйдет на покраску потолка — и то, если красить будем сами. Вот такая складывалась картина: мы третий раз за неделю едим макароны, потому что они дешевле мяса, потому что тебе понадобилась новая обувь, потому что мы официально обнищали.

Стрелки ползли к шести часам. В это время Шон обычно приходил домой. После той катастрофической дачи показаний прошло уже почти три месяца, хотя из наших разговоров ты вообще не должна была знать, что мы пытались это сделать. Мы говорили о том, что сказал начальник полиции местным газетчикам насчет акта вандализма в школе. О том, стоит ли Шону сдавать экзамены на следователя. Говорили об Амелии, которая со вчерашнего дня вышла на словесную забастовку и общалась исключительно посредством пантомимы. О том, что ты сегодня смогла сама прогуляться по окрестностям, а мне не нужно было бегать за тобой с инвалидным креслом на случай, если откажут ноги.

Мы не говорили о судебном иске.

Я росла в семье, где кризис не начинался, пока о нем не заговаривали. О том, что у мамы рак груди, я узнала лишь через несколько месяцев, когда было уже слишком поздно. Когда я была маленькая, отца трижды увольняли, но это никогда не становилось предметом обсуждения: в один прекрасный день он снова надевал костюм и отправлялся в новый офис, как будто привычный ход вещей в принципе не был нарушен. Единственным местом, где мы могли излить свои страхи и тревоги, была исповедальня. Единственное утешение мог даровать нам Господь.

Я клялась, что в моей семье играть будут в открытую. Никаких секретов, никаких тайных намерений и розовых очков, в которых не были бы видны безобразные узловатые наросты на дереве семейной жизни. Но я забыла одну важную вещь: люди, которые не говорят о своих проблемах, вскоре начинают притворяться, будто проблем у них нет. С другой стороны, люди, которые об этом говорят, ссорятся, страдают и чувствуют себя несчастными.

— Девочки, — крикнула я, — ужинать!

Две пары ног затопали по лестнице. Твои шаги были осторожными — одна стопа нерешительно подтягивалась за другой, Тогда как Амелия примчалась в кухню, словно потерявший управление водитель.

— О боже, — простонала она, — опять спагетти?

Нужно отдать мне должное: я не просто распечатала коробку с полуфабрикатом. Я сама замесила тесто, раскатала его и нарезала полосками.

— Нет, теперь мы будем есть феттучини, — не моргнув глазом, парировала я. — Можешь накрывать на стол.

Амелия сунулась в холодильник.

— Срочно в номер: у нас закончился сок!

— На этой неделе попьем воды. Это полезнее.

— И, кстати сказать, дешевле. Давай так. Возьмите двадцать баксов из моего университетского фонда и расщедритесь на куриные котлеты.

— Ммм… Что это за звук? — нахмурилась я. — А, поняла. Это звук, который люди издают, когда им не смешно.

Амелия не сдержала улыбки.

— Завтра, будь добра, дай нам хоть чуть-чуть протеина.

— Напомни, чтобы я купила тофу.

— Фу-у… — Она водрузила груду тарелок на стол. — Тогда напомни, чтобы я покончила с собой перед обедом.

Ты подбежала к своему детскому стулу. Конечно, мы его так не называли: тебе же было уже почти шесть лет и ты считала себя вполне взрослой девочкой. Вот только достать до стола сама ты не могла, слишком уж была маленькой.

  84