Особенно,... 
79 
— Могло быть и хуже.
— Не сомневаюсь. Надо больше заниматься и практиковаться. — Учиться лучше контролировать свою энергию, подумала она, и оттачивать концентрацию, о которой все время твердит Брэнна.
Она перевела взгляд на Бойла. Суровое, красивое лицо, бровь со шрамом, рыжеватые глаза, в которых еще не остыло возбуждение.
— А ты собирался напасть на него с ножом, этими вот руками.
— Но он и без ножа пролил кровь, правда?
— Думаю, да. — Она сделала глубокий вдох, затем выдох, очищая легкие. — Он пролил кровь. Не ожидал того, что я сделала, и, наверное, не был готов к тому, что у меня может получиться. Да я и сама не ожидала.
— В следующий раз, думаю, вы с ним уже не сможете этого недооценивать. Пей виски. Ты пока еще очень бледная.
— Да. — Она отхлебнула.
— Мне кажется, сегодня неподходящий вечер для выхода в свет — я имею в виду наш ужин.
— Пожалуй. Но я умираю с голоду. Наверное, это из-за потраченной энергии.
— Я тебе что-нибудь сооружу. У меня, кажется, есть пара отбивных, и картошки поджарим.
— Ты обо мне решил позаботиться?
— Тебе это сейчас не помешает. Виски-то пей! — повторил он и отошел назад в кухню.
Звон кастрюль, стук ножа по доске, шипение масла. От этих простых домашних звуков нервы начали успокаиваться. Айона хлебнула еще виски, встала и прошла на кухню, где Бойл стоял у плиты и жарил на одной сковороде мясо и нарезанную картошку — на другой.
Насчет отбивной у нее были некоторые сомнения, но вслух говорить об этом она не стала.
— Могу помочь. Хоть руки и голову чем-то займу.
— У меня там пара помидоров, жена Мика угостила из своего парника. Можешь порезать.
Она занялась делом, и ей действительно стало легче.
Из оставшегося на сковороде мясного сока Бойл сделал подобие подливки, сдобрил ее приправами и вылил на мясо.
Устроившись у столешницы, Айона откусила кусочек.
— Вкусно.
— А ты чего ожидала?
— Я ничего не ожидала, но получилось вкусно. Бог мой, умираю с голоду!
Бойл видел, как по мере насыщения у нее розовеют щеки, а глаза делаются все менее ошарашенными.
Он помнил, как в лесу жар и ярость на ее лице в один миг уступили место бледности и слабости. И теперь он с облегчением наблюдал, как она становится собой. Вот она, нормальная Айона.
— А тумана на этот раз не было, — вдруг осенило ее. — До меня только что дошло: он выскочил прямо из чащи. Не знаю, как это трактовать, но нужно обязательно сказать об этом Брэнне и Коннору. И Фину. А еще этот камень, красный камень на его шее… Под конец он уже меньше светился. Мне так показалось. А тебе?
— Не могу сказать. Мне больше его клыки запомнились. И то, как ты вмиг побелела. Я уж стал бояться, что ты съедешь с седла.
— Быть такого не может. Никогда! — Она посмеялась, накрыв его руку своей. И замерла, когда он повернул свою ладонь и крепко сжал ей руку.
— Ты меня до смерти напугала. Просто жуть как!
— Прости.
— За что, интересно, ты извиняешься? Эта твоя привычка, между прочим, меня довольно-таки раздражает!
— Я… я стараюсь исправиться.
— Нет, ты только задумайся! Мы едем верхом, умиротвоенные, довольные, я даже размечтался: вот сходим поужинать, а там как пойдет. А в следующую минуту ты устраиваешь смерч!
Он встал, собрал тарелки, о чем она мысленно пожалела: картошечки она бы съела еще.
— Не хочешь, чтобы я извинялась, не ори на меня.
— Я на тебя не ору!
— А кто тогда?
— Никто! Я просто ору. Человек — что, не может в собственном доме выражать свои эмоции так, как ему нравится?
— А в моем доме никто никогда не кричал.
— Да что ты говоришь? Ты, случайно, не в церкви воспитывалась?
Она опять рассмеялась.
— Думаю… может — если следовать твоей логике, — никому до меня особенно дела не было, чтобы кричать. А тебе, Бойл, — тебе есть до меня дело?
— Мне есть дело! Мне не все равно, сидишь ты тут или валяешься в лесу с перекушенным горлом! — Она побледнела, и он тут же стал себя корить: — Теперь ты меня прости. Правда! Я как разойдусь, у меня невесть что с языка слетает. Прости, — повторил он и нежно взял ее лицо в ладони. — Ты была такая грозная! Даже не знаю, из-за кого я больше завелся — из-за волка или из-за тебя.
— Мы прорвались — вот что самое главное. — Она положила руки поверх его. — А потом ты приготовил мне ужин и не дал мне развалиться на части. Это тоже много значит.
79 
