И вдруг в тишине ее голодный желудок громко запротестовал. Она подняла глаза и встретила его взгляд, он мягко и заботливо смотрел на нее, потом улыбнулся. Он улыбнулся!
— Я сейчас пойду и принесу нам что-нибудь на ужин.
У нее замерло сердце от радости — она смогла вызвать его улыбку. Постепенно она вернет прежнего Шона. И улыбнулась в ответ:
— Уже темно. Тебе, наверное, лучше не появляться на улице в такой час.
Он продолжал смотреть на нее, уже без улыбки, так, будто видел ее в первый раз, и внимательно изучал каждую черточку и запоминал.
— Но я тоже голоден, — сказал он и добавил: — В темноте даже лучше. Никто не увидит меня, да и гостиница рядом.
— Нет. Пойду я.
Она села на постели, и взгляд его теперь не мог оторваться от ее обнаженной груди.
— Нет.
Она видела в его глазах восхищение и почувствовала силу своей красоты. И не стала прикрываться простыней.
— Шон, я больше не ребенок. Меня не надо охранять каждую минуту. Гостиница за углом…
— Нет. — И краем простыни сам прикрыл ей грудь. — Леди должны быть скромнее, — поддразнил он ее.
Она улыбнулась:
— Но мы давно согласились с тем, что я не леди.
Он снова улыбнулся и встал с постели:
— Как я мог забыть?
Она в свою очередь любовалась им, пока он одевался, и вдруг заметила, что его смущает ее взгляд.
— Леди не должны быть такими бесстыдными.
Она пожала плечами:
— Ты так красив. Почему я не могу смотреть на тебя? Мужчины смотрят на женщин всегда и везде.
Он вздохнул в ответ и надел рубашку, которая уже просохла.
— Но ты не должна… Это неприлично. Ты не понимаешь.
— Ненавижу быть приличной. — И она не лгала.
Он вдруг снова стал задумчивым, в глазах появилось отстраненное, далекое выражение.
Может быть, он вспоминает те далекие времена, когда она была больше похожа на мальчишку-сорванца, чем на дочь аристократа.
— Шон?
Он очнулся от своих мыслей.
— Ты — леди… Просто не такая, как все. Но не должна забывать об этом.
— Я знаю, когда надо быть леди, и веду себя соответственно в обществе, но ненавижу носить платья, разливать чай и танцевать на балах. Никогда толком не умела, да так и не научилась.
Он весело взглянул на нее:
— Только ты способна на такую честность.
— Шон, я снова вижу ямочку!
Он удивленно выпрямился.
— И это замечательно! — Она спрыгнула с кровати и подошла к нему.
Он широко раскрыл глаза. И покраснел.
— Ты должна одеться.
Ей было так хорошо и легко с ним, она даже не подумала о том, что на ней ничего нет. Но, услышав его замечание, схватила простыню и обернулась ею.
— Разве ты не знаком уже с каждым изгибом моего тела? Я совсем не против того, чтобы ты меня разглядывал.
Он покраснел еще больше.
— Эль, надеюсь, так легкомысленно ты ведешь себя только со мной… Другой не поймет и не одобрит подобного поведения.
— О! Ты имеешь в виду Синклера? — Сердце у нее упало.
— И его тоже.
Она схватила его за руку.
— Неужели ты думаешь, что я вернусь к нему? Не может быть… После того, что между нами было сегодня…
Он молча застегивал рубашку.
— Ты не забыл, что мы сегодня весь день занимались любовью?! — Она была поражена до глубины души.
Он снова рассердился:
— Мы об этом уже говорили. Это ничего не меняет.
— Да, но так мы могли считать только до сегодняшнего дня. Кстати, это было твое заявление, с которым я не согласилась.
— Тогда зачем снова спорить?
— Затем, что можно совершить глупость однажды и потом пожалеть, но обманывать хорошего, честного человека после того, как мы оба, по доброму согласию, были любовниками — подло! — Она была в ярости.
Он искоса взглянул на нее.
— Ничего не изменилось. Синклер остается лучшей защитой для тебя. — И направился к двери.
Она была так ошеломлена, что не сразу нашлась что ответить, потом вымолвила:
— Мне не нужна защита от британцев. Почему ты решил, что мне кто-то станет угрожать?
Он посмотрел наконец ей в глаза:
— Я был заперт в клетке, как животное. Это был ад… Я сходил с ума! На этот раз, если поймают, меня повесят. А что будет с тобой? Ты хочешь провести свою жизнь в Тауэре? Или предпочтешь стать женой Синклера, который обеспечит тебе счастливое будущее?
Она пыталась погасить ярость, старалась понять его.