Она подумала, что он шутит, но в его словах определенно была доля правды.
— Разумеется. Тебе стоит только назначить дату, и твоя невеста будет у алтаря вовремя.
Он весь просиял улыбкой:
— Пойдем, поделимся такой прекрасной новостью с твоими родными.
По его довольному виду она поняла, что сделка состоялась.
Она не уставала себя уверять, что такой поворот событий к лучшему. Шон обретет свободу, она выйдет за богатого и знатного аристократа, который любит ее. Неожиданно нашелся выход, этой сделкой она спасет Шона.
Графиня сидела у фортепьяно, положив руки на клавиши, но не играла, впав в глубокую задумчивость. Увидев их, она подняла глаза и слабо улыбнулась.
— У нас есть надежда. — Элеонора подошла к матери и присела к ней на скамью. — Отец Питера сейчас в Лондоне, и он тоже хлопочет о помиловании для Шона.
Графиня обняла ее:
— Я уже боюсь надеяться.
Элеонора взглянула на Питера, застывшего на пороге салона в ожидании.
— Мы с Питером поженимся сразу, как только будет получено помилование.
Графиня вздрогнула и посмотрела на Питера. Он с улыбкой склонился в поклоне.
— Разумеется, только с вашего согласия, миледи.
Мэри обернулась, удивленно глядя на дочь.
— Дорогая?
Элеонора продолжала улыбаться, что ей удавалось уже с трудом.
— Я хотела поделиться сначала с тобой этой новостью. — Она поцеловала Мэри и встала. — А теперь я пойду к себе, мне надо отдохнуть.
Мэри молчала, глядя ей вслед.
Выйдя из салона, Элеонора уже хотела извиниться перед Питером и пойти к себе, как вдруг в холле раздался командный, властный голос Тирелла, и сердце у нее подпрыгнуло. Питер тут же взял ее руку.
— Поскольку твой отец сейчас отсутствует, может быть, нам известить твоего брата о нашем решении?
Она кивнула. Все мысли устремились к Шону. Что с ним? Удалось ли Тиреллу с ним поговорить? И что предпринял Рид? Они поспешили в холл.
Тирелл уже прошел в библиотеку, и Элеонора, опередив Питера, ворвалась туда первой:
— Ти!
Он повернулся. Его костюм, сапоги, даже рубашка были мокрыми и заляпаны грязью.
— Почему ты не у себя в комнате и не отдыхаешь?
Вид у него был мрачный, и у нее сразу появилось дурное предчувствие.
— Я не могла отдыхать, меня мучает тревога. — И специально для Питера вновь широко улыбнулась, выказывая свою радость. — Питер простил меня за все, и мы скоро поженимся.
Его выражение не изменилось. Он пристально смотрел на сестру, как будто подозревая какой-то подвох.
— Я рад, — ответил он сдержанно. — Питер, надо отпраздновать это событие, а ты, Элеонора, не будешь так добра нас оставить?
— Ти, есть дело, которое надо обсудить. — Сердце ее так колотилось, что казалось, вырвется из груди.
— Хорошо. Питер, прости — несколько минут, и я с тобой.
Питер поклонился:
— Беседуйте сколько угодно, — и вышел.
Элеонора, не теряя времени, подбежала и плотно закрыла дубовые двери. Задыхаясь от нетерпения, она смотрела с мольбой на брата.
— Что случилось? Как Шон? Ты видел его?! — крикнула она.
— Да, ты ведешь себя как счастливая невеста, — сказал он хмуро, потом подошел к буфету и налил себе в стакан крепкого ирландского виски.
Она схватила его за руку.
— Не смей меня осуждать за любовь к Шону! Я не могу любить Питера, ты прекрасно это понимаешь. Как он?
— С ним все в порядке, если можно так сказать при сложившихся обстоятельствах. Послушай, я не узнаю его. В кого он превратился?
Она поняла, о чем он спрашивает.
— Его держали в темном тесном подвале, Тирелл, два года он не видел никого, ни с кем не разговаривал и никто к нему не приходил. Все равно что похоронили живьем. А перед тем как бросить его туда и забыть, они его пытали, он был подвергнут бичеванию. А до этого его жена зверски была убита, она умерла на его руках после того, как Рид отдал ее на растерзание солдатам, а приемный сын Шона сгорел в доме, который подожгли англичане по приказу того же Рида. Жена и сын заплатили за его недоказанное преступление. Он полон вины, мучается, его преследуют кошмары.
— Он очень изменился. — Тирелл явно был расстроен.
— Видел бы ты его неделю назад, он учился говорить заново, каждое слово давалось ему с трудом. А ужасные шрамы на его спине! И его глаза — пустые, лишенные жизни и надежды.
Вдруг Тирелл сказал: