249 
Утром в доме с кузницей побывало много народу – и Леон с Алиной, и Вахтыр. Все хотели узнать, куда мы с Арисом подевались. И приглядывались к Володе, пытаясь понять – годится ли он на ту героическую роль, которую ему приготовили.
Горыныч во время этих посещений безмятежно спал в углу горницы. И проспал бы до самого обеда, если б одна проворная старушенция не затеяла уборку. Ей позарез нужно было вымести горницу прямо сейчас, и, уж конечно, спящий на полу мужчина очень даже мешал.
После позднего завтрака, запасшись металлическими собачками, жабками, цветочками и даже одним металлическим тараканом в изящном цилиндре, мы вышли на улицу в поисках тех, кто согласится нам помочь.
Первая же встреченная женщина выглядела усталой и расстроенной.
– Загадайте желание, – Карина протянула ей на ладонях металлическую лягушку. – Пожалуйста.
– Желание? – женщина, очнувшись от невеселых мыслей, недоумевающее смотрела на нас.
– Да, – я подошла к Арисовой сестре. – Пожалуйста, возьмите вот эту фигурку и загадайте вернуться домой.
– Домой? Нет, я не могу… не могу сейчас. У меня муж… он где-то здесь, в этом мире. Мы… потерялись.
– Тогда загадайте что-нибудь другое, что хотите.
Она взяла из рук Карины фигурку, на мгновение спрятала ее в ладонях, закрыв глаза. На лице ее появилась улыбка – словно она сама смутилась доверчивости, с которой загадывала сейчас самое сокровенное. Потом растерянно протянула лягушку нам.
Вова покачал головой:
– Оставьте себе.
Следующей нам встретилась одинокая старушка – она стояла у калитки, щурясь от солнца. Собранные в пучок волосы были гладко зачесаны, но несколько седых прядей выбились и покачивались от теплого ветра.
– Загадайте желание, – попросила ее Карина.
Старушка улыбнулась.
– А чего мне желать?
– Можете пожелать вернуться домой.
Старая женщина вздохнула и покачала головой.
– Что дома? Дети разъехались, не звонят. Дом-развалюха, чинить некому. Зачем мне туда возвращаться? Здесь вон и врач в соседнем дворе, ноги вылечил, ходить снова могу…
– Тогда что-нибудь другое пожелайте, – вздохнула Карина.
– Вещественное, – добавила я. – Чтобы, когда желание сбудется, мы об этом узнали.
Старушка согласилась, недолго подержала в сухих ладонях металлическую розочку и вернула Карине:
– Не люблю ненастоящие цветы.
Предупредив ее, чтобы о желании своем никому не говорила, только нам, когда оно исполнится, мы пошли дальше.
Миновали перекресток. На север уходила дорога, скрываясь в роще.
Пустошь, – напомнили тени. – Идем, идем!
Взгляд от дороги получилось отвести с трудом.
Идем, идем. Пустошь…
Мужчина, направлявшийся навстречу, выглядел таким сердитым, что Карина не решилась к нему подойти.
– Вообще-то я уже загадывала вернуться, – сказала она вдруг. Шепотом, что слышала лишь я. – Загадала, чтобы мы с Вовиком вернулись домой. К маме.
Что из этого получилось – можно было не спрашивать.
Еще несколько фигурок мы раздали в лагере. Один старичок все-таки загадал желание вернуться. Ему было куда – добротный новый дом, дети и внуки, которые приезжали каждые выходные и на праздники… Он искренне хотел снова оказаться с ними, но так и остался сидеть у палатки, сжимая в руках очередную металлическую собачонку.
– И что теперь? – спросила Карина, когда захваченные из кузницы фигурки были раздарены.
Арис пожал плечами:
– Ждать.
Настасья, выглянув на крыльцо, увидела нас и позвала обедать – всех четверых. Вахтыр со своими ребятами остался в лагере, но за широким столом, кроме хозяина и Алины с Леоном, сидел незнакомый мне дядька – коренастый, чернобородый, с обветренным, загорелым лицом. Серые глаза внимательно смотрели из-под сурово сведенных бровей.
– Вот, Фома Николаич только от Пустоши вернулся, – сообщил нам Андрей.
Вежливо поздоровавшись, я опустилась на свободное место и старалась не встречаться глазами с этим гостем.
Пустошь, – шептала подкравшаяся к бревенчатым стенам чернота, и казалось, что этот голос слышен не только мне.
– Как там? – спросил Леон.
– Пока спокойно, – хмуро ответил Фома.
Пустошь…
Ведь отсюда до Солончака – рукой подать… Я глянула в окно, за которым шелестел сад. Нет, дороги на север видно не было, но мне почудился запах поднятой копытами пыли и сухое дыхание мертвой земли.
249 
