— а Джимми Давенпорт, значит, король.
— Король Ссыкунов. пизда предала нас, их крошечные яйцеклетки лежат вокруг нас штабелями…
— называй это — женоненавистничество. Мосс поднял бутылку пива:
— за Джимми Давенпорта! Андерсон поднял свою:
— за Джимми Давенпорта! они выпили до дна. Мосс притащил еще пару:
— за двух одиноких старперов, обвиняющих в этом всех баб…
— а мы ведь и вправду пара говнюков, — ответил Андерсон.
— это уж точно.
— слышь, а у тебя действительно нет на примете пары завалящих поблядушек?
— ну почему же…
— так может, попробуешь?
— ну ты и хмырь, — сказал Мосс, затем встал и поплелся к телефону.
он набрал номер и стал ждать.
— алло, Шарен? — ожил Мосс — ох, Шарен, это Лу… Лу Мосс… помнишь? ну, вечеринка на Кателла-авеню у Бринсона… жаркая была ночка… да я понимаю, что вел себя как скотина, но ведь потом у нас все получилось, помнишь? ты всегда нравилась мне, твое лицо, знаешь, я считаю, что твое лицо — это классика, нет, всего пара-тройка пива, как там Мэри Лу? она молодчага… знаешь, ко мне тут друг приехал… что? он преподает философию в Гарварде… без шуток… нет, не пидор… да, я в курсе, что Гарвард — это юридическое заведение! но где Элоизы, там и Ебеляры. что? «шевроле» шестьдесят пятого… да, только что выплатил последний взнос… когда? а у тебя сохранилось то зеленое платье с таким крученым пояском, свисающим до попки? да я не потешаюсь, действительно очень сексуально… и красиво, я постоянно думаю о тебе и о курицах, шутка, шутка… ну так как насчет Мэри Лу? отлично, здорово, только предупреди ее, что это очень вежливый тип. умный, скромный и все такое… о, это мой дальний родственник, кузен… из Мэриленда… что? да господи, у меня мощная и влиятельная семья!., серьезно? да не смеши меня, короче, он приехал, закончил свои дела и сегодня свободен, нет, естественно, он не женат! ну почему я вру? нет, все это время я думал о тебе — этот ниспадающий поясок, — я понимаю, что сейчас скажу банальность, но это класс, ты — высший класс, что шумит? радио и калорифер, сходить куда-нибудь на Стрипе? да ну, там одни пацаны желторотые кучкуются, может, лучше просто прихвачу банку с собой? ладно, извини, нет, когда это я называл тебя старухой?., господи, ну ты же знаешь меня и мой поганый язык… нет, я позвонил бы, но меня отправили из города, сколько ему лет? тридцать два, но выглядит он моложе, получил какой-то грант, скоро летит в Европу, преподавать в Гейдельберге. да кроме шуток… так, через сколько? отлично, Шарен. увидимся, сладенькая.
Мосс повесил трубку, сел и подхватил свое пиво.
— у нас в запасе один час свободы, профессор.
— час?
— час. они должны еще попудрить свои киски и все такое, сам знаешь, как это делается.
— за Джимми Давенпорта! — сказал профессор из Гарварда.
— за Джимми Давенпорта! — поддержал его оператор вырубного пресса.
они выпили до дна.
зазвонил телефон.
он сидел на полу на ковре, дернув за шнур, он стащил с тумбочки аппарат и снял трубку.
— алло?
— Маккаллер!
— оу?
— прошло уже три дня.
— с чего?
— с тех пор, как вы последний раз были на работе!
— я строю лейденскую банку.
— чего-чего?
— прибор для хранения статического электричества, придуманный Канеусом в Лейдене в тысяча семьсот сорок шестом.
он положил трубку и отшвырнул телефон, аппарат развалился, он прикончил очередную порцию пива и отправился просраться. обратно он вернулся, напевая:
— ля-ля! ля-ля-ля-ля! ля-ля-ля-ля!
уж очень ему нравился Херб А. и его «Т. Брасс»[24], господи, что за мрачная меланхолия!
— ра-да! ра-да! ра-да-да-да!
он сел на ковер рядом со своей дочерью трех с половиной лет и пукнул.
— эй! ты ПУКАЕШЬ! — воскликнула малышка.
— я ПУКАЮ! — подтвердил он. оба посмеялись.
— Фред? — обратилась девочка.
— оу?
— а я что-то хочу сказать.
— валяй.
— у мамы из попы достают какашки.
— да ну?
— да, всякие мужики засовывают ей в попу пальцы и выковыривают оттуда какашки.
— ну зачем ты это говоришь? ты же знаешь, что этого не было.
— нет, было, было! я сама видела!
— принеси мне пива.
— ладно.
девочка выбежала из комнаты.
— ра-да, — запел Фред. — ра-да-да-да! ра! РА! дочь вернулась с пивом.
— дорогуша, а я тоже хочу тебе что-то сказать.
— давай.
— сейчас боль почти всеобъемлющая, когда она созреет до конца, я уже не смогу жить дальше.