Он уже преодолел половину разделявшего их расстояния, когда Амелия его заметила. Выронив сандалии, она бросилась к нему. Доусон раскрыл ей объятия, Амелия с разбега повисла у него на шее, и они поцеловались. Этот поцелуй длился очень долго, и только острая нехватка воздуха заставила их оторваться друг от друга. Они не разжали объятий, словно стараясь убедить друг друга: десятидневная разлука позади, и они снова вместе.
— Ну, как все прошло? — спросила Амелия, обвив его шею руками и слегка отклонив назад голову. — Все в порядке?
— Все нормально, если не считать того, что в сентябре в Северной Дакоте уже довольно холодно. В один из дней, под утро, случились уже самые настоящие заморозки.
Амелия небрежным движением убрала с лица выбившуюся из узла на макушке прядь волос и положила ладони ему на грудь.
— Как все прошло? — повторила она свой вопрос несколько иным тоном, и Доусон кивнул.
— Все хорошо, — мягко ответил он. — Они — чудесные люди, настоящая соль земли. Американский флаг на флагштоке перед домом, тушеное мясо на обед, и повсюду — фотографии Хокинса. Они хотели знать, как все было…
Вскоре после возвращения из Афганистана Доусон получил от родителей капрала Хокинса письмо, в котором они просили его связаться с ними, чтобы поговорить о своем сыне и о его последних часах. Впоследствии они прислали ему еще несколько бумажных и электронных писем, а также оставили с полдюжины сообщений на голосовой почте. «Он очень хорошо отзывался о вас, мистер Скотт. Пожалуйста, позвоните нам».
Но Доусон никак не мог решиться на этот звонок. Только после откровенного разговора с Амелией смерть капрала Хокинса перестала быть для него запретной темой. Теперь он мог думать и говорить об этом и не чувствовать мертвящего ужаса, тоски и безысходности, которые неотступно преследовали его раньше. Вот почему сразу после того, как Доусон сопроводил Хедли и Еву обратно в Вашингтон, он заказал билет на самолет до Северной Дакоты.
— Его родители очень подробно рассказали мне о нем, о его детстве, характере, увлечениях, привычках. Я также познакомился с его братом, двумя сестрами, полудюжиной племянников и племянниц и прочими родственниками. Мне показали его бейсбольные призы и награды, а также фотографии со школьного выпускного вечера. Конечно, говорить обо всем этом было тяжело и им, и мне, и в то же время мы чувствовали, как боль понемногу отступает.
— Расскажи и мне, — попросила Амелия, вставая на цыпочки и целуя его. — Я должна знать. Кстати, как ты теперь спишь?.. Лучше?
— Вот уже две ночи подряд спал глубоко и почти безмятежно.
Она улыбнулась:
— Это же здорово!
— И все благодаря тебе.
Правда, в Вашингтоне Доусон несколько раз побывал у психотерапевта, однако продолжал считать, что главную роль в его исцелении сыграла все-таки Амелия — ее любовь, ее вера в него, а вовсе не усилия дряхлого старичка семитской наружности, стены кабинета которого были сплошь увешаны грамотами и дипломами.
— Как там Хедли и Ева? — поинтересовалась она.
— Хедли с каждым днем чувствует себя все лучше. ФБР хотело отложить его отставку до тех пор, пока дело Карла не будет окончательно закрыто, но на это, по-видимому, потребуется немало времени, поэтому Хедли отказался и ушел на пенсию.
— Вот не ожидала!.. — удивленно проговорила Амелия.
— Я тоже не ожидал. Но Хедли объяснил мне, что для себя он закрыл дело Карла еще в больнице, когда увидел, как тот мечется на кровати, бранится на чем свет стоит и умоляет его прикончить.
Амелия прижалась головой к груди Доусона.
— В тот день, когда я проснулась и увидела, что тебя нет, я подумала…
Он кивнул:
— Карл подумал то же самое, а мы этого и добивались. Он должен был думать, что мы пришли расправиться с ним, но для него это было бы благом. Хедли же хотел только одного: встретиться лицом к лицу с человеком, за которым он гонялся всю жизнь. Встретиться и одержать над ним моральную победу. На меньшее Хедли никогда бы не согласился. Для него это было очень важно, и я решил помочь…
— Для тебя, я думаю, тоже.
— Ты хорошо меня изучила.
В ответ Амелия поцеловала его в шею и сказала:
— Значит, Хедли отказался от предложения ФБР без всяких сожалений?
— Ну, почти… — признался Доусон. — Впрочем, ему помогла Ева. Она пообещала, что если он останется на службе, то она каждый день будет подмешивать ему в еду «Виагру», а потом — отказывать в близости.