Когда полицейские, фэбээровцы и представители прокуратуры уехали, управляющий отелем предложил Доусону перебраться в другой, самый лучший номер, какой только имелся в его распоряжении. До пяти звезд новый номер, правда, недотягивал, но все же был не в пример удобнее. В нем, в частности, была гостиная, которую отделяли от спальни высокие «французские» двери, да и обставлен он был лучше. Отказываться Доусон не стал, благо багажа у него было совсем немного, и теперь они с Амелией любовались прекрасным видом, открывавшимся из широких окон гостиной.
— Ну, твое здоровье!.. — сказал Доусон и, залпом осушив бокал, поставил его на журнальный столик рядом с креслом, в котором сидел. Амелия, которая свернулась клубочком в уголке уютного дивана, потягивала виски небольшими глотками. После всего, что она испытала, это было именно то, что надо: взбудораженные нервы успокаивались, а по жилам разливалось приятное тепло.
Доусон, в отличие от нее, продолжал испытывать беспокойство, но причиной были не недавние переживания, когда они лишь чудом избежали смерти. Он знал, что настало время для решающего объяснения, но понятия не имел, чем оно закончится.
— Теперь, — сказал он, — ты знаешь причину.
Она кивнула.
— А ведь я предупреждал, чтобы ты держалась от меня подальше!
Поднявшись, Доусон подошел к окну вплотную. Номер располагался на самом верхнем этаже, поэтому он отлично видел, что перед входом в гостиницу по-прежнему стоит несколько патрульных машин. Фургоны телевизионщиков здесь тоже побывали, но уехали вслед за «Скорой», которая повезла Карла в больницу. Похоже, репортеры всерьез рассчитывали взять у него интервью, хотя врач и оценивал его состояние как очень тяжелое.
Сейчас Доусон невольно подумал о том, что можно подвести кое-какие предварительные итоги. Опасный преступник, террорист, которого ФБР разыскивало на протяжение десятилетий, наконец-то схвачен. Это, без сомнения, было сенсационной новостью, и он нисколько не сомневался, что как раз в эти минуты представители крупнейших национальных СМИ скупают авиабилеты до Саванны. Возможно, в своих репортажах они вскользь упомянут и журналиста Скотта из «Лицом к новостям», но он надеялся, что никто из коллег не обратит на него слишком пристальное внимание. К счастью для него, никто из спецназовцев не расслышал последних слов, которые он сказал Карлу. Даже Кнуцу Доусон не признался в своем родстве с Уингертом и Флорой. Об этом знали только Хедли, Ева, Амелия и он сам.
И еще — Карл.
— Я думаю, полицейских, которые охраняли тебя на Сент-Нельде, теперь отзовут, — сказал Доусон. — Если уже не отозвали. Тебе и детям больше ничто не грозит.
— Такер обещал оставить несколько человек, чтобы репортеры не слишком нам досаждали, — ответила она. — Но это всего на несколько дней, пока шумиха не уляжется.
— Это правильно. — Доусон вздохнул. — Как там мальчишки? Все в порядке?
— Я разговаривала с ними по телефону. По-моему, они оба довольны и абсолютно счастливы. Эта женщина из полиции, которая ими занимается, совершенно их избаловала. Кстати, она сказала мне, что сегодня мне не обязательно возвращаться на остров, коль скоро завтра мне снова придется ехать в Саванну.
Доусон кивнул. Кнуц просил их еще раз встретиться с ним утром, в девять часов, чтобы, как он выразился, «подбить бабки».
— Ну вот… — проговорил он и, повернувшись к Амелии, долго смотрел на нее, потом слегка развел руками. — Теперь ты знаешь мой секрет. Может, хочешь о чем-то спросить?
Амелия некоторое время раздумывала. Потом, набрав в грудь побольше воздуха, решилась:
— Сколько лет тебе было, когда ты узнал?..
— Тридцать семь.
Она изумленно уставилась на него.
— То есть ты узнал только сейчас?!
Вернувшись к креслу, Доусон снова сел.
— О том, что у меня есть брат, я узнал всего восемь… нет, уже девять дней назад. Что касается остального, то… Да, я знал, как я появился на свет и как Хедли нашел меня, едва живого, в дыре под полом.
О Карле и Флоре я тоже многое знал… Мои родители — приемные родители, я имею в виду — никогда не скрывали от меня обстоятельств моего происхождения. После того как Хедли вытащил меня, я два месяца провел в интенсивной терапии для новорожденных, после чего меня выписали с диагнозом «абсолютно здоров». Правда, факт моего существования власти тщательно скрывали, и в первую очередь от прессы. Тогда считалось, что так нужно для следствия. Хедли и второй агент, который в тот день был старшим, тоже помалкивали, чтобы уберечь меня от возможных неприятностей.