Особенно,... 
49 
Несмотря на спокойную уверенность герцогини, оказалось, что за день нужно было сделать множество дел. Требовалось забрать платья, заказанные у мадам Бертен, приобрести новые ленты, перчатки, туфли и чулки. К вечеру на этаже, где располагались спальни, царила лихорадочная суета. С полдюжины служанок укладывали вещи, вынимали их и укладывали заново, ибо герцогиня раз десять меняла свое решение о том, что взять с собой, а что оставить.
В конце концов, они не пошли на прием, на который собирались отправиться вечером. «Мы будем слишком взволнованы, чтобы уловить нить разговора, – говорила Клеона герцогине. – И потом, когда я начну думать о том, какие туфли подойдут к платью из зеленого газа, плотно ли завернуты в бумагу ленты из серебряной парчи к моим лучшим шляпкам, не потускнеют ли они от морского воздуха, то музыка будет только раздражать меня». Решено было остаться дома.
Собираясь в дорогу, Клеона понимала, что если ее не будет в Англии, то исчезнет и опасность встречи с сэром Эдвардом или его приятелями. С самого первого дня своего пребывания в Лондоне девушка постоянно думала об этой опасности: ведь приятели сэра Эдварда по скачкам частенько останавливались в Мандевилл-Холле, о чем Леони благополучию забыла. Более того, во время поездки с отцом в Нью-Йорк Леони встречалась со многими людьми, которые могли запомнить ее внешность.
Клеоне часто приходило в голову, что до сих пор она чудом избежала разоблачения. За это время не возникло ни одного щекотливого момента, ничего такого, что нарушило бы ее покой; никто ни разу не усомнился в том, что она действительно богатая мисс Мандевилл.
Теперь, когда ей предстояло пересечь Ла-Манш, Клеона с благодарностью вспомнила мать, настоявшую на том, чтобы она научилась хорошо и бегло говорить по-французски. В соседней деревне жила старая француженка, спасшаяся от террора. Она поселилась у своего дальнего родственника, местного доктора. У нее не было ни гроша, так как все осталось во Франции, поэтому она охотно согласилась дважды в неделю за небольшую плату давать уроки Клеоне и Леони.
Девочки приезжали к мадам Дюма в одном из элегантных экипажей сэра Эдварда или в старой и ветхой двуколке, единственном средстве передвижения викария. Как бы там ни было, но уроки французского никогда не казались им скучными, особенно если удавалось уговорить мадам Дюма со всеми подробностями рассказать о гильотине, возведенной на Place de la Revolution; об оборванных старухах из толпы, не оставлявших свое вязание даже в тот момент, когда головы аристократов падали в корзину; о мужестве и храбрости тех, кто шел на смерть с высоко поднятой головой, с холодным и бесстрастным достоинством взирая на орущую чернь.
– Я бы ни за что не смогла держаться так храбро, если б меня вот-вот должны были обезглавить, – часто повторяла Леони, когда они возвращались домой.
– Я думаю, что в особых случаях на нас каким-то образом снисходит мужество, превосходящее наши силы, – обычно отвечала ей Клеона. – Так говорит мой отец.
– Твой отец – человек святой, – раздраженно бросала ей в ответ Леони. – По-моему, святые не так чувствуют боль, как простые смертные. Вспомни только, великомученики вовсе не обращали внимания на огонь, в котором их сжигали. Я знаю, что не перенесла бы этого. Я бы умерла от страха задолго до того, как нож гильотины коснулся моей шеи.
Клеона сочувствовала нервной и легковозбудимой Леони, но в глубине души считала, что мужество непременно дается тем, кто в нем действительно нуждается. И вот теперь, когда сборы наконец-то закончились, она подумала, что герцогиня проявляет мужество, которым можно только восхищаться. Клеона убедилась в этом, заглянув в комнату герцогини, чтобы пожелать ей доброй ночи. Старая дама лежала на подушках с очень бледным лицом. В руках она держала пузырек с нюхательной солью.
– Вам нехорошо, мадам? – обеспокоено спросила Клеона.
– Со мной все в порядке, девочка, – ответила герцогиня. – Дело в моем изношенном сердце. Временами беспокойства от него не меньше, чем от какого-нибудь бестолкового слуги. Кто же это сказал: «Дух бодр, плоть же немощна»?[51] Я старею, Клеона. Это чертовски неприятно, как ты и сама обнаружишь однажды.
– Надеюсь, в старости я буду хотя бы наполовину такой же решительной, как вы, – отозвалась Клеона.
Герцогиня улыбнулась.
– Молодец! Мы будем сражаться вместе, ты и я! Клянусь Небом, если мы и не одержим победу, то не сдадимся до конца!
49 
