Она облизала губы, стараясь взять себя в руки.
– Согласна, ты действовал исключительно из доброты, и я виновата в том, что произошло после того, как мы оказались в твоей квартире. И я не жалею о том, что мы занимались любовью. Потому что теперь есть Тодд и Манди. Но ты вломился в мой дом. В мою жизнь. Принудил к браку с тобой, чтобы наши дети родились законными. Теперь вообразил, что сможешь вкрадчивыми словами и нежными фразами уломать меня выполнить очередное твое желание.
– Ты закончила?
– Еще нет, – прерывисто выдохнула она. – Ты прав в одном. В молодости я отдала бы все за то, чтобы услышать, что мама меня любит. Но даже тогда эти слова были бы пустыми. Как и твои. В ее жизни я была не более чем необходимой принадлежностью, которой стала и для тебя. Хочешь поместить меня в одно из аккуратных маленьких отделений своей жизни и оставить меня там. Пока не будешь готов вынуть меня оттуда и немного поиграть.
– Неправда!
– Почему же ты ни разу не дал мне возможность выбирать? Любовь – это не только секс каждую ночь. Не только красивые слова. Любовь – желание дать женщине свободу, заставить почувствовать, что и она чего-то стоит, позволить любить в ответ!
– Ладно! – воскликнул он, разрезая воздух ладонью. – Все это прекрасно звучит, хотя на деле полная чушь! И ты это понимаешь. Я не собираюсь спорить с тобой о теории или психологии. Меня тошнит от всего этого. И еще больше от необходимости ходить на цыпочках вокруг тебя.
– В таком случае можешь вообще со мной не общаться.
Он тяжко вздохнул и поднял руки, словно сдаваясь. Долго смотрел на пятно на полу, словно собираясь с мыслями. А когда поднял голову, его лицо было откровенно умоляющим.
– Я не ведал такой сердечной боли, как ты, Лейни, потому что, сколько помнил себя, был окружен любящей семьей, которая давала мне уверенность. Однако я способен тебе сочувствовать. Знаю, что ты боишься.
– Я этого и не скрываю.
– Почему? Зачем так упорно держаться за свой страх, когда ты зашла так далеко? Ты сделала огромные шаги вперед, когда покинула тот мавзолей, который называла домом, и начала новую жизнь после того, как похоронила мать. Чувства, которые ты теперь испытываешь к отцу, показывают, что ты приняла эту часть своей жизни. Но не сдавайся сейчас!
Он протянул руку.
– Едем со мной, Лейни! Сделай последний шаг! Давай посвятим себя друг другу!
Она словно стояла на краю бездны. Не хотелось возвращаться туда, откуда она пришла. По другую сторону стоял Дик, обещая любовь и счастье. Но между ними кипели все ее страхи. Пересечь это бушующее море означало слишком большой риск. Она может упасть. Ее затянет в водоворот. Она хотела Дика при условии, что он останется здесь, где она в безопасности, где не будет ни требований, ни обязательств.
– Не я же уезжаю! – вскрикнула она. – Ты бросаешь меня, как мой отец бросил мать!
– Я не могу иначе, и ты это знаешь!
– Возможно, именно это он ей и говорил.
Протянутая рука Дика бессильно упала. Неужели она так низко его ценит? Разве он не сделал всего, что должен делать мужчина, чтобы дать ей счастье? Если она по-прежнему отказывается принять это счастье, что теперь будет?
– Тебе нужен выбор? – спросил он голосом таким же безжизненным, как его душа в этот момент. – Я дам тебе таковой. Завтра мне нужно вернуться в Нью-Йорк. Когда процесс закончится, я вернусь, заберу Манди и Тодда и увезу с собой. Поскольку ты не веришь, что я тебя люблю, можешь за это время выбрать, ехать с нами или нет. Но мои дети будут со мной.
Без него дом был ужасно пуст. Даже при всем беспорядке и шуме, производимом двумя здоровыми детьми, и суматошливой деятельностью миссис Томас. Лейни бродила по комнатам, как посетитель в музее, отрешенная, молчаливая. Смотрела, но не касалась. Атмосфера была как в прежнем доме.
Дик звонил несколько раз в день, чтобы узнать, все ли в порядке у близнецов, но чаще говорил с миссис Томас. А когда трубку брала Лейни, супруги были безукоризненно вежливы. Лейни спрашивала о процессе, Дик – о малышах. О личном оба не упоминали.
Получив разрешение доктора Тейлора действовать, но не переутомляться, Лейни принялась изнурять себя физическими упражнениями так усердно, что боялась что-то себе сломать или порвать. День, когда она влезла в самые тесные джинсы, был отмечен ее бурными аплодисментами и такими громкими воплями, что проснулись малыши.