Последние отзывы

  39  

Прежнее аристократическое бесстрастие его давно покинуло, он не то чтобы окосел, но выглядел изрядно рассолодевшим. Старательно уводя взгляд, горько усмехнулся:

— Именно так и обстоит… Я — русский дворянин, Гедиминович, а моя дочь — натуральная француженка. Сомневаюсь, что ее дети будут знать русский, ей самой, я знаю, откровенно неинтересно…

«Таков печальный итог», — процитировал Мазур мысленно одного из своих любимых авторов. Какого-либо особенного сочувствия не в себе не находил. Честнее говоря, не ощущал вовсе. Ну да, француженка. Чего и следовало ожидать. Это еще большой вопрос, считать ли русским самого князя, всю свою жизнь прожившего в том самом отчуждении от той страны, что некогда звалась Российской империей, а последние сорок лет — и без связей с русской эмигрантской общиной… Разумеется, Мазур не питал к этому человеку не то что злости, но и тени неприязни — с какой стати? Ничегошеньки против СССР не сделал, даже статейки не тиснул. Просто-напросто не было у Мазура к нему сочувствия, и все тут. Сам и вырастил француженку, хрен ли теперь слезы лить…

Увидев, как рука князя потянулась к графинчику, решительно поднял ладонь:

— Увольте, Илларион Петрович. Мне, пожалуй что, довольно. Вы же сами хотели, чтобы я сопутствовал Татьяне Илларионовне…

…Парадные гвардейские мундиры кто-то из предшественников Папы в свое время, не мудрствуя лукаво, почти во всех деталях слямзил с французских — что было, в общем, логично. Так что Мазур сейчас выглядел как натуральный павлин-мавлин: синий китель с вышитыми золотом бранденбурами на груди и золотыми эполетами, красные штаны, расшитое золотом синее кепи, начищенные сапоги до колен (с золочеными шпорами, блин!), кушак из золотых нитей, парадная сабля с золоченым эфесом, ну и, конечно, белые перчатки. Экземпляр, однако… Но тут уж ничего не поделаешь. В полном соответствии с принятыми правилами секретности весь мир за пределами социалистического лагеря давным-давно знал, что Папину высокую персону теперь охраняют и советские офицеры — а вот советским людям (кроме особо доверенных, наподобие посла или борзописца из АПН) этого знать категорически не полагалось. Так что на «Ворошилове» Мазура, кровь из носу, должны были считать именно что местным павлином-мавлином, «белой гвардией», как их группа давным-давно себя шутейно прозвала…

Таня, конечно, выглядела гораздо более современно — в синем платье, которое ей очень шло, с красивым значком на груди: большим, в разноцветных эмалях и золотых геральдических прибамбасах. Мазур давно уже знал от Лаврика, в чем тут секрет: собственно, никакого секрета. Почетное звание. К десятилетию независимости тогдашний президент-генерал Окаленго объявил, что вводит почетные звания «Сын свободы» и «Дочь свободы», каковых удостоены дети обоего пола, черные и белые, родившиеся в день провозглашения независимости (а Таня в этот именно день и появилась на свет), — с вручением соответствующего знака и грамоты за личной подписью президента. Это было красиво, конечно, весьма даже агитационно — вот только охватило едва ли десятую часть тех, кто имел на это право: городская беднота мало заботится о том, чтобы получить на ребенка свидетельство о рождении с точной датой, а уж в деревне и самими свидетельствами до сих пор далеко не везде озабочиваются. Генерал Окаленго был большой мастер выдумывать такие вот внешне эффектные штуки, не вводившие казну в большие расходы, — что его, впрочем, не уберегло от автоматной очереди в спину…

Главное было, когда вылезал из машины, — чтобы сабля с непривычки не запуталась в ногах, иначе сраму не оберешься. Обошлось. Зато степенно и солидно идти под руку с дамой его неплохо выучили в курсантские времена, так что с этим никаких проблем не возникло.

Первое время Мазуру казалось, что окружающие поголовно пялятся на него с насмешкой. Что нисколечко не соответствовало истинному положению дел — аборигены и в самом деле все до одного на него таращились, но — с полным почтением. Армию в Африке уважали — еще и оттого, что она положила немало трудов, вколачивая в сограждан это уважение… Так что понемногу Мазур перестал чувствовать себя опереточным персонажем. Особенно когда теснившийся у парадного трапа цивильный народец, черный и белый, едва завидев бравого гвардейца, живенько раздался в стороны, освобождая дорогу. Даже вахтенный у трапа без малейшего промедления вытянулся в струнку и лихо отдал Мазуру честь — не подозревая, конечно, перед кем встает во фрунт. Мазур бросил два пальца к козырьку и сделал первые шаги по насквозь знакомому кораблю — на борту коего, правда, давненько уж не бывал.

  39