Особенно,... 
180 
— Ладно, послушайте. Можно организовать для него специальное соглашение? Я оплачу приезд магистрата[47], чтобы он мог уже сегодня выбраться отсюда.
Меня ведут в камеру. Эдисон сидит на полу, спиной к стене, уткнувшись подбородком в колени. Щеки изрезаны следами слез. Едва увидев меня, он встает и подходит к решетке.
— О чем ты думал? — спрашиваю я.
Он вытирает нос рукавом.
— Я хотел помочь маме.
— Чем конкретно помогло твоей матери то, что твоя задница оказалась в тюрьме?
— Я хотел устроить Терку Бауэру неприятности. Если бы не он, ничего этого вообще не случилось бы. А после сегодняшнего все обвиняли ее, хотя нужно было обвинять его… — Он смотрит на меня красными от слез глазами. — Это она жертва. Почему никто этого не видит?
— Я помогу тебе, — говорю я ему. — Но то, о чем мы с тобой говорим, — это конфиденциальная информация, а значит, ты не должен ничего рассказывать своей матери.
Хотя, думаю я, Рут очень скоро все узнает. Возможно, из этих проклятых газет. «СЫН-УБИЙЦА МЕДСЕСТРЫ-УБИЙЦЫ АРЕСТОВАН ЗА ПРЕСТУПЛЕНИЕ НА ПОЧВЕ НЕНАВИСТИ» — такой заголовок так и просится на передовицу.
— И ради всего святого, не говори ни слова в присутствии судьи!
Спустя пятнадцать минут к камере подходит магистрат. Особые соглашения — это как фокусы: множество всевозможных правил можно слегка подкорректировать, если ты готов приплатить. В камере полицейский, исполняющий обязанности прокурора, я, Эдисон и наемный судья. Зачитываются обвинение и права обвиняемого.
— Что тут у нас? — спрашивает судья.
— Ваша честь, — включаюсь я, — у нас уникальное обстоятельство, можно сказать, единичный случай. Эдисон — круглый отличник и хороший спортсмен, никогда раньше не попадал в неприятности. Его мать сейчас судят за убийство по неосторожности, и у него случился срыв. Страсти накалились до предела, и с его стороны это была крайне необдуманная попытка поддержать мать.
Судья смотрит на Эдисона:
— Это правда, молодой человек?
Эдисон бросает взгляд на меня, не зная, можно ли отвечать. Я киваю.
— Да, сэр, — едва слышно произносит он.
— Эдисон Джефферсон, — говорит судья, — вы обвиняетесь в расово мотивированном преступлении на почве ненависти. Это уголовное преступление, и обвинение будет предъявлено вам в суде в понедельник. Вам не нужно отвечать ни на какие вопросы, и вы имеете право на адвоката. Если вы не можете себе позволить адвоката, он будет вам предоставлен. Я вижу, здесь вас представляет госпожа Маккуорри, и дело будет формально передано в канцелярию общественного защитника в вышестоящем суде. Вы не можете покидать штат Коннектикут, и я обязан вас предупредить, что, если вы будете задержаны за другие правонарушения, пока данное дело находится на рассмотрении, вас могут поместить в тюрьму штата. — Он смотрит на Эдисона. — Не лезь в неприятности, сынок.
На все про все уходит час. Никто и не вспоминает о сне.
Наконец мы с Эдисоном садимся в машину и я везу его домой. Отблеск зеркала заднего вида слепит глаза, когда я украдкой бросаю взгляды на пассажирское сиденье. Он держит одну из игрушек Виолетты — маленькую фею с розовыми крылышками, которая выглядит в его больших руках до невозможности крошечной.
— Какого хрена, Эдисон? — говорю я. — Такие люди, как Терк Бауэр, — это чудовища. Зачем тебе опускаться до их уровня?
— А зачем вы опускаетесь до их уровня? — спрашивает он, поворачиваясь ко мне. — Вы притворяетесь, что то, что делают они, вообще неважно. Я просидел там весь суд, об этом почти не упоминалось.
— О чем почти не упоминалось?
— О расизме, — говорит он.
Я перевожу дух.
— Может, он не обсуждался в открытую, но Терк Бауэр предстал в суде во всей красе, как экспонат на выставке.
Он смотрит на меня, приподняв бровь:
— Вы правда думаете, что Терк Бауэр — единственный расист?
Мы останавливаемся на пятачке перед домом Рут. В окнах горит свет, масляный, теплый. Она распахивает дверь и выходит на порог, кутаясь в кардиган.
— Слава Богу! — выдыхает она и обнимает Эдисона. — Что случилось?
Эдисон смотрит на меня:
— Она приказала не говорить тебе.
Рут фыркает:
— Да уж, приказывать она хорошо умеет.
— Я нарисовал на стене больницы свастики и… и еще разные вещи.
Она отстраняется и, взяв его за плечи, ждет.
— Я написал «Сдохни, ниггер», — бормочет Эдисон.
180 
