Особенно,... 
175 
— Так что теперь?
Я останавливаюсь и поворачиваюсь к нему:
— Не знаю. Может, ты скажешь?
Ближе к концу дела адвокат защиты подает ходатайство о постановлении оправдательного приговора. Но в этот раз, когда я стою вместе с Одетт перед судьей Тандером, он смотрит на меня так, будто вообще поднимать этот вопрос с моей стороны — непростительная наглость.
— Нет никаких доказательств того, что смерть Дэвиса Бауэра наступила в результате действий Рут Джефферсон. Или бездействия, — добавляю я, впрочем, без особой уверенности, потому что теперь даже не знаю, во что можно верить, а во что — нет.
— Ваша честь, — говорит Одетт. — Учитывая то, что мы все только что услышали, становится очевидно, что это агония защиты. Вообще-то, с вашего позволения, я бы даже попросила суд пересмотреть решение отказаться от обвинения в убийстве. Рут Джефферсон только что сама дала нам доказательства злого умысла.
Меня обдает холодом. Я знала, что Одетт не упустит своего шанса, но такого никак не ожидала.
— Ваша честь, постановление должно остаться в силе. Вы уже отклонили обвинение в убийстве. Это нарушение пятой поправки. Нельзя дважды привлекать к ответственности за одно правонарушение.
— В данном случае, — неохотно соглашается судья Тандер, — госпожа Маккуорри права. У вас уже была возможность откусить от яблока, госпожа Лоутон, и я уже отверг обвинение в убийстве. Я, однако, оставляю за собой право рассматривать повторное ходатайство защиты о постановлении оправдательного приговора. — Он смотрит на каждую из нас по очереди. — Прения начинаются в понедельник утром. Давайте попробуем не превращать суд в еще больший цирк, ладно?
Сказав Говарду, что он может отдыхать, я еду домой. В голове у меня гудит, кажется, она лопнет, как при сильной простуде. Войдя в дом, я чувствую запах ванили. Я иду в кухню и вижу маму в фартуке с надписью «Чудо-женщина» и Виолетту за столом. Она стоит коленками на табурете, руки в миске с тестом для печенья.
— Мамочка! — радостно кричит она, поднимая липкие кулаки. — Мы готовим тебе сюрприз. Притворись, что не видишь.
Что-то в ее фразе цепляет меня. Притворись, что не видишь.
Устами младенца…
Мать смотрит на меня поверх головы Виолетты и хмурится.
— Что случилось? — спрашивает она беззвучно, одними губами.
В ответ я сажусь рядом с Виолеттой, отщипываю кусочек теста и начинаю жевать.
Моя дочь — левша, хотя мы с Микой правши. У нас даже есть фото с УЗИ, на котором она сосет большой палец левой ручки в утробе.
— Что, если все так просто? — тихонько произношу я.
— Что так просто?
Я смотрю на маму.
— Как думаешь, наш мир приспособлен для правшей лучше?
— Гм… Не скажу, что я когда-то об этом задумывалась.
— Это потому, — подсказываю я, — что ты правша. Но вот подумай: консервные ножи, ножницы, даже парты в колледжах, которые раскладываются в сторону, — все они предназначены для праворуких людей.
Виолетта поднимает руку, в которой держит ложку, и, нахмурившись, смотрит на нее.
— Девочка моя, — говорит ей мама, — вымой руки, если хочешь попробовать печенье из первой партии.
Она сползает с табуретки, держа руки перед собой, как Мика, когда входит в операционную.
— Ты что, хочешь, чтобы у ребенка кошмары были? — ворчит мама. — Нет, правда, Кеннеди, откуда эти мысли? Это как-то связано с твоим делом?
— Я читала, что левши умирают молодыми, потому что они больше подвержены несчастным случаям. Когда ты была маленькой, разве няни не шлепали детей, которые писали левой рукой?
Мама упирает руку в бедро.
— Но нет худа без добра. Считается, что левши — более творческие личности. Разве Микеланджело, да Винчи и Бах не были левшами? А в Средние века вообще считалось удачей родиться левшой, потому что большинство мужчин сражались с мечом в правой руке и щитом в левой, и можно было нанести коварный удар. — Она тычет меня лопаткой в правый бок: — Вот так.
Я смеюсь:
— Откуда ты все это знаешь?
— Я читала любовные романы, милая, — говорит она. — Не волнуйся о Виолетте. Если она захочет, то сможет научиться пользоваться обеими руками одинаково хорошо. Твой отец владел и правой рукой, и левой: писал, забивал гвозди, даже попадал во вторую базу. — Она усмехается. — И я имею в виду не бейсбол.
— Фу, — говорю я, — прекрати.
Но мои мысли уже несутся вперед. Что делать, если мир имеет конфигурацию, в которую ты не вписываешься? И единственный способ выжить — это изувечить себя, стесать свои углы, затереть свои неровности, изменить себя, чтобы вписаться в него?
175 
