В машине она холодно сказала:
– Тебе не обязательно было уезжать со мной. Твой брат быстро понял, что гораздо разумнее позволять мне уезжать одной раньше его.
Круз сорвал бабочку и расстегнул верхнюю пуговицу, чтобы было легче дышать. На него неожиданно снизошло озарение – он безумно ее ревновал. Он ревновал ее с того самого дня, когда она уволилась от него и пошла работать на Рио.
– Что ты сказала?
Она взглянула на него бездонными синими глазами, полными обиды. Он понял, что стоит на краю пропасти. Тринити повторила:
– Твой брат быстро понял, что светская жизнь не для меня. Я не принадлежу к высшему обществу, не знаю, как себя вести и что говорить.
У Круза голова шла кругом. У него сложилось впечатление, что Рио водил ее по вечеринкам и премьерам по ее просьбе. Но натянутость в ее голосе говорила о том, что она не лжет. Это открытие лишь добавило сомнений.
Ему показалось, что, когда она вырвалась от него и убежала с приема, в ее глазах блеснули слезы. Круз отказывался в это поверить.
Неожиданно у него возникло странное желание утешить ее. И ему было трудно сопротивляться этому порыву.
Круз дотронулся до подбородка Тринити и повернул ее лицо к себе.
– Извини, – сказал он. – Ты не заслужила такого отношения. По правде говоря, мне не понравилось видеть тебя с другим мужчиной.
Шок на ее лице мог бы оскорбить Круза, если бы не ее огромные васильковые глаза, которые притягивали его как магнит.
– О’кей, извинения приняты, – тихо произнесла она. Напряженные черты лица слегка разгладились.
Вот так просто. Другая на ее месте не преминула бы воспользоваться нехарактерным поведением Круза.
Он медленно водил пальцем по щеке Тринити, наслаждаясь гладкой, шелковистой кожей.
– Что ты делаешь?
Он рассматривал ее высокие скулы и тонкие черты лица.
– Я не могу не дотрагиваться до тебя. – Признание вырвалось у него помимо воли.
Тринити положила свою руку на его. В этот момент автомобиль остановился возле дома. Круз знал, что должен касаться ее, иначе умрет. Он пытался убедить себя в том, что это никак не связано с ревностью. Это самая обычная похоть.
Тринити неловко выбралась из машины, снова ощутив нервозность. Ей показалось, что они о чем-то договорились в машине без слов. Но она не была уверена, что согласна на это.
Они поднялись в роскошный пентхаус в полном молчании. В гостиной Круз немедленно сбросил пиджак, и у Тринити пересохло во рту при виде выпуклых мускулов под тонкой тканью рубашки.
Он посмотрел на нее через плечо.
– Знаю, что ты практически не пьешь, но, может, все-таки тебе налить чего-нибудь?
Тринити хотела было отказаться, но неожиданно ее обуяла смелость, и она ответила:
– О’кей.
– Чего бы ты хотела?
Тринити смутилась. Она не искушена в напитках.
Круз посмотрел на нее.
– У меня большой выбор. Что ты любишь?
Тринити неуверенно пожала плечами.
– Не знаю…
Он смотрел на нее долгую минуту, а затем отвернулся к бару, колдуя над напитками. Вскоре он снова повернулся, держа в руках два бокала. В большом выпуклом плескалась янтарная жидкость, похожая на виски. В другом бокале поменьше она увидела оранжевую жидкость на кубиках льда.
Он протянул ей этот бокал.
– Попробуй, посмотрим, как тебе это.
Поколебавшись секунду, она приняла бокал и пригубила.
– Сладко. Мне нравится. Что это?
В уголках его рта мелькнула улыбка.
– Это «Пачаран», испанский ликер из Наварры. Очень изысканный, но крепкий. Может ударить в голову, отсюда и маленькая порция.
Тринити села на диван, Круз устроился рядом. Ей по-прежнему было не по себе, хотя казалось, что атмосфера стала более дружелюбной.
Круз вертел в руках бокал.
– Расскажи о себе. Почему у тебя такое необычное имя?
Она вся напряглась. Инстинкт кричал, что такой Круз еще более опасен.
– Зачем это тебе? Я ведь тебе безразлична. К чему эти личные вопросы?
– Не ты ли говорила, что нам нужно научиться уживаться друг с другом? – парировал Круз.
Тринити встала и отошла к окну. Его близость слишком волновала ее. Уставившись в окно, она быстро произнесла:
– Меня так назвали по имени церкви Святой Троицы, на ступеньках которой меня нашел священник.
Она почувствовала, как Круз подошел, встал рядом и смотрел на нее.
– Дело шло к полуночи. Священник решил, что мне несколько часов от роду, и этот день стал датой моего рождения. Я была завернута в одеяльце.