Особенно,... 
157 
Вернуться в дом, который любил тебя, принял тебя, хранил тебя, в дом, который обнимал тебя, который ты натягивал на себя, как одеяло, и в который зарывался, как зарывается в щель маленькое испуганное животное… — только теперь это не твой дом, он принадлежит другим людям…
Сильвия поднималась по лестнице, и ее ноги узнавали каждую ступеньку, каждый поворот: здесь она замирала, прислушиваясь к шуму и смеху в кухне, думая, что никогда ее там не примут; здесь Эндрю нашел ее и отнес наверх, в постель, накрыл одеялом, дал из своего кармана конфету. Тут находилась ее комната, но сейчас она должна пройти мимо двери. Здесь была комната Эндрю, а тут — комната Колина. И вот Сильвия поднялась на верхний этаж — к Юлии — и не знала, в какую дверь на площадке стучать, но угадала верно, потому что голос Колина отозвался: «Войдите», и она оказалась в старой гостиной Юлии, где Колин сидел за… нет, это был не маленький столик Юлии, а большой, который заполнял собой всю стену. Было бы легче, если бы все вещи, когда-то принадлежавшие Юлии, исчезли, а на их месте появились бы новые, но вот Сильвия приметила стул Юлии и низкую скамеечку для ног… Комната одновременно и привечала ее, и отвергала. Колин выглядел нехорошо: заплывшее лицо, полная фигура — скоро он превратится в форменного толстяка, если не…
— Сильвия, — прервал он ее мысли, — почему ты вчера так убежала? Когда мне утром сказали…
— Это не важно. Правда, забудь. Мне очень нужно поговорить с тобой.
— И еще мне так стыдно. Забудь о том, что я наговорил вечером. Ты застала меня в дурном настроении. Если я критиковал Софи, забудь это. Я люблю Софи и всегда любил. Ты помнишь — мы всегда были… парой?
Сильвия села на стул Юлии, отдавая себе отчет в том, что если не будет осторожна, то у нее заболит душа — из-за Юлии, а она не хотела этого, она не хотела тратить время на… Колин сидел напротив нее, спиной к своему широкому столу, на вращающемся кресле. Он раскинулся в нем, вытянул ноги и потом ухмыльнулся в жесткой насмешке над собственным пьянством.
— И вот еще одно. Какое право мы имеем требовать какой бы то ни было нормальности? С такой историей семьи? Со всеми войнами, волнениями, товарищами? Какая ерунда! — Он засмеялся, и от него пахнуло алкоголем.
— Тебе придется бросить пить, если у вас будет ребенок. Ты можешь уронить его или…
— Что, Сильвия? Что я могу?
Она вздохнула и сказала мягко, обрисовывая ситуацию так, словно показывала ему картинку в книге:
— Джошуа, тот человек, о котором я тебе говорила — чернокожий, разумеется… он уронил своего двухлетнего ребенка в огонь. Ожоги были страшные, и… конечно, если бы это случилось в этой стране, то малыша могли бы спасти.
— Ну-у, Сильвия, все-таки вряд ли я дойду до того, чтобы уронить своего ребенка в огонь. Я прекрасно осознаю, что я… что я могу быть лучше. — Это прозвучало так комично, что Сильвия не удержалась от смеха, и Колин тоже засмеялся, только не сразу. — Я запутался. Но чего ты ожидаешь от отпрыска Джонни? И знаешь что? До тех пор, пока я жил медведем в своей берлоге, лишь изредка вылезая в паб или чтобы завести там романчик, тут отношения (чудное, кстати, словечко — обозначает как раз отсутствие отношений), — тогда я не считал себя запутавшимся. Но как только въехала Софи и у нас образовалась счастливая семья, о которой я мечтал, тут же я понял, что я — медведь, который не обучен жить с людьми. Уж не знаю, почему Софи живет со мной.
— Колин, мне нужно поговорить с тобой на очень важную тему.
— Я говорю Софи, мол, если помучаешься со мной еще некоторое время, то в конце концов сделаешь из меня нормального мужа.
— Колин, прошу тебя.
— Да. Что ты хочешь?
— Я хочу, чтобы ты поехал в Цимлию, увидел все своими глазами и написал правду.
Молчание. На его губах заиграла ироничная улыбка.
— Я как будто оказался в прошлом! Сильвия, помнишь, как товарищи то и дело отправлялись в Советский Союз или иной коммунистический рай, чтобы вернуться и рассказать правду? На самом деле, мы можем заключить, получив, как все потомки, счастливую возможность оглянуться назад, что нет лучшего способа не найти правду, чем поехать куда-нибудь и посмотреть на все собственными глазами.
— То есть ты не хочешь этого делать?
— Не хочу. Я ничего не знаю об Африке.
— Я расскажу тебе. Понимаешь, то, что пишут в газетах, не имеет ничего общего с тем, что происходит там на самом деле.
157 
