Восточная часть была ближе к дороге и густо застроена производственными цехами, судя по всему, сталеплавильными, а также невзрачными подсобными домишками и крытыми складскими площадками. Именно туда в основном и направлялись везшие руду телеги. Похоже, гном, с которым Дарк разговаривал на карьере, сам точно не знал, что творится в городе, а точнее, как принято у нынешних обитателей подземелий называть «место сбора руды». Здесь явно производилось не только окончательное отделение насыщенной породы от малоценного шлака, но и металлургическая обработка руды. По крайней мере, телеги, переезжавшие через мосток и направлявшиеся не в сторону карьеров, а дальше по тракту на север, везли большие стальные листы, тщательно завернутые в мешковину. Кузниц, в привычном смысле этого слова, в Марфаро не было; из отсортированной руды выплавлялась лишь сталь, ну а что из нее делали потом, оставалось только гадать.
От мостка по дорожке, ведущей к западной окраине, шел в основном лишь пеший люд. Там, судя по всему, и находилось небольшое поселение горняков и прочих шеварийских рабочих, командовавших многочисленными «стадами» гномов. Из-за почти уцелевших в том месте крепостных стен не видны были крыши жилищ, но, судя по общей площади, поселок был довольно большим, а народу в нем жило раза в три-четыре больше, чем Аламез изначально предполагал. В таком поселении, да еще находившемся вдали от больших городов, просто не могло не быть собственного аптекаря да лекаря, тем более что горняцкое дело и выплавка стали не менее травмоопасны, чем война. Переломы, ушибы, ожоги и прочие увечья в результате несчастных случаев наверняка происходят на плавильнях и складах чуть ли не каждый день.
Большее, чем изначально Дарк предполагал, число жителей рабочего поселения играло на руку чужакам. Это обстоятельство внесло довольно существенную поправку в планы Аламеза и на практике означало, что шансы без стычки с солдатами миновать кордон да перейти через реку были довольно велики. Если на руинах Марфаро обитала хотя бы треть или половина тысячи человек, а не какая-то жалкая сотня, то часовые явно не знали всех до единого в лицо, даже если бы служили здесь с самого начала добычи. Пьяный горняк, которого товарищи тащили бы домой, подхватив под руки, бесспорно, привлек бы внимание расположившихся у костра солдат, но не заставил бы их приподняться с насиженных мест.
Как известно, пьянство – всего лишь свинство, а не порок и уж тем более не проступок и не преступление. Перепившего мужика солдаты всегда поймут и простят, поскольку сами частенько грешат согревающими душу напитками. Вид перепившего лишь смешит, если, конечно, им не является близкий тебе человек и если едва стоящий на ногах, ничего не соображающий, но весьма агрессивно настроенный пропойца не пытается измутузить тебя кулачищами, случайно перепутав с заклятым обидчиком или явившимся за ним бесом.
К тому же иного выхода у них с Крамбергом просто-напросто не было. Подземная речушка вряд ли была глубокой, да и хищной рыбы в ней явно не водилось, но открытое, хорошо просматриваемое со всех сторон пространство пещеры делало невозможным переправу что вброд, что вплавь, тем более с телом девицы на руках. Часовые заметили бы подозрительную троицу еще задолго до того, как та приблизилась бы к берегу. Оставлять Ринву одну на тракте было нельзя, причем как под телегой, так и в зарослях. Очнувшись одна, да еще непонятно где, девица либо натворила бы глупостей, либо банально зачесала бы себя до смерти. Тащить же разведчицу, перекинув через плечо, было явным провалом, как, впрочем, и попытка перевезти спутницу в бессознательном состоянии на телеге. У шеварийцев не принято подвозить попутчиков, да и повозку, которая бы направлялась не к производственным цехам на восточной окраине, а в жилую, западную часть города, можно было прождать несколько долгих часов.
Осмотр того, как испоганили шеварийцы первозданную красоту махаканского подземелья, к которой прежние хозяева наверняка относились более бережно, продлился не долее двух-трех минут. За это время по неожиданно ставшей пустынной дороге никто не прошел и не проехал, что также слегка изменило первоначальную точку зрения моррона, наивно предположившего, что вынужденные работать и жить глубоко под землей шеварийцы позабыли различия между днем и ночью. Видимо, несмотря на отсутствие здесь солнца, горняки-поселенцы все же сохранили привычное представление о времени суток. Сейчас наверняка уже настала пора, которую с большим допущением, но все же можно было назвать поздним вечером или началом ночи.