Боннел провел последние пять лет, ухаживая за своей страдающей женой, и теперь созрел для развлечений, для секса, для грубоватого поддразнивания Тори, флирта и нежной лести.
Боннел Уоллес был бизнесменом, которого боялись, перед которым трепетали. Он был хитер и решителен, когда проворачивал свои сделки, но превращался в мягкую глину в опытных и талантливых руках Тори.
Однако с течением времени Тори привязалась к нему. И теперь дело уже было не только в желании заполучить в мужья очередного богатея. Под слоем жира, накопленным от сытой жизни, она обнаружила в этом человеке доброе сердце, умение быть хорошим другом и вообще отличным парнем. Теперь Тори испытывала к Боннелу искреннюю симпатию. А в ее случае это было самое близкое к настоящей любви, на что Тори была способна.
Обменявшись воздушными поцелуями, они с неохотой закончили разговор. Тори еще несколько минут улыбалась, прижимая к груди телефон. Но когда зазвонил дверной звонок, она, уронив трубку, кинулась к двери и распахнула ее настежь.
На пороге стоял Стэн Джиллет. Увидев у себя в дверях Элвиса, Тори удивилась бы меньше.
Она не любила свекра Хонор, и неприязнь эта была взаимной. При этом ни один из них не считал нужным скрывать антипатию. И дело было не только в том, что один из них был консерватором, а другая — женщиной свободных взглядов.
Единственным, что было у этих людей общего, — их любовь к Хонор и малышке Эмили. И ничего, кроме этого чувства, не могло привести Стэна на порог ее дома.
Сердце Тори, казалось, на секунду остановилось, чтобы не упасть, она вынуждена была схватиться закосяк.
— О господи! Они мертвы?
— Нет. По крайней мере, я надеюсь, что нет. Мне можно войти?
Ослабев от нахлынувшего облегчения, Тори нерешительно сделала шаг в сторону, пропуская Стэна внутрь. Мистер Джиллет перешагнул ее порог, который, несомненно, считал входом в царство Гоморры, и тут же остановился, оглядывая вражеский лагерь. По крайней мере, Тори почти не сомневалась, что Стэн расценивал это именно так. Ее мебель была подобрана со вкусом и довольно дорого стоила, но на лице Стэна, когда он обернулся к Тори, застыло выражение неодобрения.
— Откуда ты узнала?
Тори удивилась про себя, как можно заставить самый обычный вопрос звучать так, словно ты собираешься засовывать собеседнику под ногги бамбуковые иглы, чтобы получить на него ответ. Но обстоятельства требовали от Тори вести себя цивилизованно.
— Увидела в новостях, — сказала она.
— Хонор тебе не звонила?
— Почему все спрашивают меня об этом?
Глаза Стэна подозрительно сузились.
— А кто еще об этом спрашивал?
— Дорал. Он был здесь, когда я приехала домой из клуба. Как и ты, он почему-то считает, что похититель Хонор выкроил бы минутку и позволил ей позвонить мне поболтать.
— Мне вовсе не нужен сейчас твой сарказм.
— А мне вовсе не надо, чтобы вы намекали, что, если бы я знала, что случилось с Хонор и Эмили, я бы стояла тут вот так и препиралась с вами, думала о том, как вы мне не нравитесь, а не летела бы сломя голову им на помощь. Поэтому напрашивается вопрос: почему ты не ищешь их, а вместо этого стоишь и рассматриваешь мой дом со своей невыносимой узколобой самоуверенностью?
С цивилизованным поведением, похоже, было покончено.
Стэн взорвался в ответ:
— Неужели ты можешь подумать хоть на секунду, что возможность оскорбить тебя волнует меня больше, чем судьба вдовы и ребенка моего сына — единственных членов семьи, которые у меня остались?
Тори прекрасно понимала, что он имеет в виду. Ведь ее беспокойство о Хонор и Эмили тоже пересиливало неприязнь к этому человеку. Вспылив, теперь она пыталась успокоиться.
— Да нет же, Стэн. Я вовсе так не думаю. Я знаю, что ты любишь их.
«В своей тираничной и собственнической манере», — очень хотелось прибавить Тори. Но она справилась с искушением.
— Ты наверняка чувствуешь себя сейчас, как в аду.
— И это еще мягко сказано.
— Почему бы тебе не присесть? Выпьешь чего-нибудь. Воды? Лимонаду? Чего-то покрепче?
Стэн почти успел улыбнуться, прежде чем запретил себе это делать.
— Нет. Спасибо.
Садиться он тоже не стал. Так и продолжал стоять посреди гостиной Тори, чувствуя себя явно не в своей тарелке.
— Я ведь тоже люблю их, понимаешь? — тихо произнесла Тори. — Чем я могу помочь? Тебе известно что-то, о чем не пронюхали журналисты?