Особенно,... 
81 
Она положила руку на дверную ручку. Еще несколько ударов сердца. Она нажала на ручку двери, и от того, что творило ее сердце, стало больно и тяжело дышать. Маша распахнула дверь переговорной и сделала шаг вперед. В мягком искусственном свете, за огромным овальным столом сидели улыбающийся своей фирменной улыбкой маньяка-убийцы Щучка, Гусеница в вызывающе коротком платье с золотой вышивкой, какой-то незнакомый мужчина с сигаретой в руке. И это при том, что курить у них в офисе категорически запрещалось. Сигарета не пахла, наверное, электронная, но мужчина затянулся и выпустил изо рта облако пара.
Рядом с ним сидел Николай. Никаких сомнений больше не осталось, Николай сидел рядом с мужчиной, а перед ними лежали планы того, что весьма напоминало гольф-клуб. Маша замерла и, кажется, вообще перестала дышать. Теперь она пожалела, что не продумала заранее, что делать в случае, если Николай будет на переговорах. Потому что он был здесь, смотрел на Машу изумленно и расстроенно. Кажется, он даже побледнел. Это было неважно.
– Мария? – первым пришел в себя Щучка. – Что ты тут делаешь? Николай сказал, ты приболела. Это не заразно?
– К вам не пристанет, – заверила его Маша, проходя внутрь. Она подошла к столу – никто ей не помешал – и взяла в руки планы чего-то под названием Istra Elite Sport&Health Center. – А почему все по-английски? Николай, ты же так ненавидишь все английское? Хотя о чем я, это же гольф-клуб, в нем нет ничего русского по определению.
– Как ты сюда попала? – спросил Николай после долгой и мучительной паузы. – Кто тебе сказал?
– Мне приснилось, что ты меня предашь, – прошептала она и бросила бумаги на стол. – Я испугалась, что этот сон может стать явью.
– Кто тебе сказал? – еще громче спросил он.
– Коля, успокойся! – Гусеница вскочила и вышла из-за стола.
– Успокоиться? Ты ей сказала? Так ты решила «решить вопрос»? Оля, я тебе говорил, что против всей этой затеи, но ты продавила решение через совет директоров. Маша, я ничего не смог сделать, это было не в моей власти. Я не владею землей, корпорация…
– Ты не смог даже поговорить со мной? – уточнила Маша мертвенно-спокойным голосом.
– Я собирался, – ответил Николай очень тихо. – Я не хотел расстраивать тебя.
– И я должна в это верить?
– Постой, но это правда! – возмущенно парировал он. Маша сделала пару шагов назад, чтобы уклониться от Николая, спешащего к ней.
– Может быть. Или, возможно, ты не стал сообщать мне, чтобы я не устроила ничего ненужного. Не пошла к людям, не сообщила им о том, как ты решил их всех кинуть! Не написала депутату…
– Депутату? – голос Гусеницы был полон яда и сарказма. – Ты что, в самом деле не понимаешь, почему наш многоуважаемый депутат был таким сговорчивым и настроенным нам помогать? Да он первый предложил не тратить ресурс на что-то совершенно бесполезное, как общественный парк.
– Бесполезное? – вытаращилась на нее Маша.
– Конечно! Послушай, Маша, я желаю тебе добра, – этого Маша ждала от Гусеницы меньше всего. – Николай, правда, пытался сопротивляться, хотя даже он признал, что владеть загородным клубом намного логичнее и выгоднее, чем владеть каким-то парком. Ты что, планируешь зарабатывать на каруселях? Серьезно, Маша, подумай сама. Ты же теперь – член нашей семьи, ты скоро тоже будешь Гончаровой, и это значит, что ты должна научиться думать, как мы, действовать, как мы. Разве добились бы мы того, что имеем, если бы строили парки? Маша, ну же! Ты же неглупая девушка, ты должна понимать, что мы тут не благотворительная организация.
– Оля, прекрати. Не трогай ее, – закричал Николай. – Ты только сделаешь хуже.
– Она не может сделать хуже, Коля, – ответила Маша, сглатывая подкативший ком. – Никак не сможет, Коля, потому что ей никак не переплюнуть тебя.
– Маша!
– Не трогай меня. Я не знаю, как я оказалась здесь, но я никак не могу стать Гончаровой. Потому что я никогда не смогу мыслить и действовать вот так, как вы. Я хочу строить парки. Я прожила всю жизнь напротив одного из них, и самое лучшее, что было в моем детстве, было там. Я училась кататься на велосипеде – там, в парке. Я каталась на каруселях и кормила брата сахарной ватой, пока к его лицу не прилипли все тополиные пушинки в парке, и он не стал похож на йети. Мы с друзьями катались в парке на роликах и лазали по веревочному парку. Там устраивали концерты, пекли пироги. Мы сжигали там чучело Масленицы, встречали Новые года и Рождество. Я слепила, наверное, сотню снежных баб в этом парке и построила с добрый десяток крепостей. Если бы я собиралась жить в «Русском раздолье», новый парк стал бы для моих детей таким местом. А что у них будет теперь? Дороги, по которым ездят машины? Двухметровые кованые заборы, на которые все намотают пленку, чтобы скрыться от чужих глаз? Так все делают в наших загородных поселках? Я знаю, что будет дальше. Вы не построите парк, а потом вы не построите детский центр, который обещаете. Школы не будет, детского сада не будет, а если и будут, то тоже – элитные, за бешеные деньги. Вместо магазинов и кафе вы достроите еще десяток домов на продажу, потому что это просто выгоднее. Вопрос простых чисел. Вполне возможно, что эти дома будут уже не теми милыми особнячками, что строятся сейчас. Вы поставите монстров по пятнадцать этажей, и все те, кто надеялся жить в милом и уютном поселке, будут чувствовать то же самое, что я сейчас чувствую. Что завтра почувствуют жители деревни, когда узнают о вашем англоязычном центре здоровья и счастья для олигархов. Все будут несчастны и злы, и никому до этого не будет дела. В таком я участвовать не хочу. И становиться частью такой семьи тоже не стану.
81 
