Последние отзывы

  169  

Я не знала. У меня не было ответа. Я никогда не добивалась того, чего хотела, а хотела я лишь получить Блонделя и построить дом в Апиете — вот теперь… теперь не было даже старой Матильды, которая позаботилась бы о ней, если бы я уехала. Матильда умерла вскоре после нашего прибытия в Акру. Но у Беренгарии есть и другие женщины. И она вовсе не такая беспомощная, как кажется; она гордая и стойкая, и я восхищаюсь ею. А о том, кем восхищаешься, следует заботиться. Сейчас пойду и напишу письмо Блонделю.

— Спаси тебя Господь, Анна, — проговорила Беренгария, не дождавшись моего ответа. — Ты женщина и моя родственница. В наших жилах течет одна и та же кровь. Ты никогда не потеряешь рассудка. Как и я. Пусть болтают, пусть перешептываются, пусть строят догадки. Ходит множество историй о женщинах иного сорта — и никто ничего не знает наверняка. Я всегда буду следовать за ним, куда бы он ни направлялся, и носить свое стеклянно-оловянное колье с такой гордостью, что даже самые подозрительные будут одурачены.

Наверное, это мудро. Если, конечно, ты совершенно уверена в том, что кроме притворства, маскарада у тебя ничего в жизни не осталось.

— И еще ты, Анна. Я невероятно счастлива оттого, что у меня есть ты, человек, перед которым не нужно притворяться. Даже когда Ричард ушел, а все остальные продолжали твердить свое, я думала: «Скоро мы с Анной останемся вдвоем, и тогда я смогу забыть об этом…»

…Но я буду с тобой недолго… Уж не из-за моей ли горькой доли она не хочет расставаться со мной? Однако ничего не поделать. Я должна сказать ей об этом. И я уже открыла было рот, но Беренгария снова повернулась ко мне спиной и заговорила:

— Как бы то ни было, Рэйф Клермонский умер, но как только мы доберемся до Аквитании, мне придется принять меры в отношении Блонделя.

— Блонделя? При чем здесь Блондель?

Она обернулась.

— Ты не понимаешь? Рэйф Клермонский умер, теперь… теперь… Блондель…

— Ты не имеешь права так говорить! Это чистый вздор, злобная, грязная сплетня!

— Но, Анна, мне говорил сам Ричард. Он взял Блонделя с собой. А могла поехать с ним я. Мне хватило бы десяти минут на сборы. Но нет, он пожелал ехать вдвоем с Блонделем! Это-то меня больше всего и разозлило. О чем еще говорить? Анна! Тебе дурно? Боже правый, я думала, ты знаешь и поняла это, когда мы говорили о…

Я не знаю, как в тот момент выглядела, но чувствовала себя — хуже некуда. Впоследствии я подумала о том, что с моей стороны было глупо выказывать такое потрясение, такое чрезмерное удивление. Все казалось вполне закономерным. Но я никогда, ни на одно мгновение не допускала такой мысли. Ведь именно я задумала вырвать моего поющего мальчика из будуара и направить его в лагерь Ричарда!

— Мы позволили ему уйти, сами послали его к Ричарду, — заметила я.

— К счастью, да. Блондель осмотрителен. Он не станет кичиться своим положением и привлекать к себе внимание, выпрашивая льготы, — если, конечно, он коренным образом не изменился. А для мужчины гораздо приличнее взять с собой лютниста, чтобы наслаждаться музыкой, чем носиться с Рэйфом Клермонским — ни рыцарем, ни слугой. Путешествие в обществе лютниста может выглядеть вполне невинно, и я сделаю для этого все возможное, даже если такое положение дел озадачит тех, кто сознательно позволит ввести себя в заблуждение.

Беренгария вздернула подбородок, и я вспомнила выражение отца: «железный мул». Вбив себе в голову мысль о браке с Ричардом, несмотря на явную его невозможность, она избрала определенную линию поведения, и ей удалось довести задуманное до конца. Беренгария заслуживала восхищения!

Мне вспомнилась старая пиренейская пословица: «Бог перекладывает свои тяготы на сильные спины». В ней есть зерно истины. Почти каждая вторая женщина на ее месте стала бы проливать горькие слезы и причитать, наслаждаясь жалостью к себе и требуя жалости от других — но жалость так часто сопровождается насмешкой и презрением…

Я понимала, что моя единокровная сестра куда смелее меня. Она смотрела фактам в лицо, а я уже искала спасения в уклончивости. Я не верила подозрению в отношении Блонделя — и никогда не поверю. Он не писал бы свои письма с такой рассудительностью, умеряя восхищение критическими замечаниями, а похвалы — юмором, даже когда они были справедливы.

Однако теперь ясно, что Блондель не поедет со мной в Апиету. Как мучительно именно сейчас ехать туда одной… и я отказалась от мысли возвратиться в Памплону. С таким же успехом я могла отправиться в Аквитанию.

  169